Матрона из Лидии образовалась более рассудительная и благоразумная, чем ожидалось по ее девичеству, и она ни разу больше не рискнула своим здоровьем. Ей всегда удавалось выпутываться из сложных ситуаций.
В свои двадцать пять она была крепкой, привлекательной вдовушкой, и вполне обеспеченной. Она перебралась на воды, где жила на половину пенсии за Уикхема и на свою ренту, увеличенную для нее ее родственниками. Там она встретила вдовца средних лет, который устраивал ее во всех отношениях. Он едва вышел из траура по своей второй жене, образованной молодой женщине из хорошей семьи, когда несколько менее элегантная Лидия попалась ему на глаза. Во время их помолвки он закрепил бриллиантовое ожерелье вокруг пухлой белой шеи Лидии и осмелился поцеловать ее за ушком.
— Ох, ну вы сущий дьявол, Хоултер! — усмехнулась она.
Теперь он весь светился от удовольствия и, как петух, раздувался от гордости при виде ее увеличившегося живота.
Мистер Беннет перевел взгляд на свою старшую дочь. Милая Джейн, на пике своей красоты, с прекрасной фигурой, хотя и немного располневшая, держала на коленях самого младшего из своих пятерых детей.
Джейн и Бингли доказали, что ее отец ошибался в своем предсказании, что они никогда не смогут принять решения, поскольку будут все время уступать друг другу. Добродушные и покладистые, они легко договаривались между собой обо всем, будь то меню на обед или выбор кареты для прогулки. А в более серьезных вопросах они постоянно советовались с Дарси и принимали окончательное решение только после его одобрения.
Джейн никогда, казалось, не замечала этого и удивлялась в жизни только тому, как ее отец пасует перед властной заботой Мэри, так и не вышедшей замуж.
«Если бы только Мэри могла насладиться счастьем семейной жизни», — думала она.
Впрочем, Мэри вполне разумно распорядилась своей судьбой. Она пережила удар, когда мистер Браун женился на рябой девице с пятью тысячами фунтов; но когда Мэри оглядывалась назад, она вспоминала недостатки в его характере, которые превратили бы для нее в тяжкое испытание то смирение, которое, как она понимала, требовалось от жены. Она не смогла бы оказывать уважение мужчине, который не стоил даже ее мизинца.
В Хартфордшире она правила безраздельно, будучи единственной из незамужних дочерей джентльмена с приличными средствами. Только в последнее время она стала заставлять себя задумываться над другими возможностями, когда один из клерков дяди Филипса начал оказывать ей серьезные знаки внимания на одной вечеринке с танцами у ее тети. Хватит ли у него решимости пойти дальше и продолжить ухаживание? Снизойдет ли она до него, если этой решимости хватит?
Мистер Беннет посмотрел на Элизабет и улыбнулся. Немало пришлось ей набить шишек, пока она не научилась различать, когда лучше отступить и сдаться на милость победителя, а когда следует твердо стоять на своем. Ведь Фицуильям Дарси, которому уже исполнилось сорок, все такой же властный. Он по-прежнему энергичен и строг, но он разумный мужчина, и он ее муж. Чувство собственного достоинства, впрочем, как и ее гордость, несомненно пользуются уважением у Дарси, и отцу Элизабет вряд ли можно было бы мечтать о лучшем муже для своей любимицы.
«Только Китти нет, — размышлял мистер Беннет. — При жизни ей не хватило чего-то, что позволило бы ей сыграть даже незначительную роль, отведенную ей судьбой; но, уйдя из жизни, она оставила после себя брешь, которую никому никогда не заполнить». Он вздохнул.
— А вот и мистер и миссис Тернер прибыли, — сказал Дарси, и направился к ним навстречу напрямик через лужайку.
Какое-то время друзья Тернера боялись, что он никогда не оправится после смерти Китти. Но как-то года через два, совершая обряд на свадьбе Эмили Эджли с молодым викарием, он снова встретился с Анной. Слезы навернулись у нее на глаза, когда она увидела ранние морщины, избороздившие лицо Эдварда. Анна никогда не позволяла себе слишком многого ждать от жизни. Она вовсе и не надеялась занять место славной беззаботной девочки, которую он так искренне и преданно любил. Однако, снова услышав игру Анны, Эдвард влюбился во второй раз. Он прорвался сквозь всю осторожную сдержанность мисс Эджли, только когда встал на колени на изношенном ковре в доме ее отца и попросил ее согласия стать его женой. Элизабет добросердечно приняла возможность лучше узнать Анну и со временем стала высоко ценить ее дружбу. Теперь Анна была постоянной гостьей в Пемберли.
Немного дальше на лужайке шумно возились внуки мистера Беннета, под бдительным присмотром маленькой армии гувернанток, домашних учителей и нянь. Один из мальчиков подбежал и встал прямо перед стариком.
— Я победил их всех, дедушка, даже Джорджа и Джона, хотя им уже по двенадцать лет! Я самый сильный и самый умный.
— Вы просто самый самонадеянный и тщеславный, сэр, — возразил Дарси.
— Я, сэр? Я, мамочка? Разве это тщеславно — гордиться своими успехами?
— Если ты полагаешь, что твои успехи возносят тебя выше других, Генри, то ты действительно тщеславен, — улыбнулась Элизабет.
— «Гордыня ведет нас к гибели физической, а надменный дух — к нравственному падению», — нараспев процитировала Мэри.
Генри внимательно оглядел всех.
— Никто не посмеет называть меня надменным или гордым, когда я вырасту, — заявил он. — Я хочу быть точно таким же, как мой папа.
Элизабет не удержалась и украдкой бросила взгляд на мужа, который, надо отдать ему должное, чуть-чуть смутился. На лицах остальных появились весьма странные гримасы, а со стороны Лидии раздалось приглушенное хмыканье. Дарси почувствовал, как на него стремительно накатывает волна негодования.
Но тут грохот колес предвестил прибытие огромной четырехместной кареты.
Пока Фицуильям и Элизабет сопровождали величественную старую даму через лужайку, дети выстроились по ранжиру.
— Что ж, Генри Дарси, — сказала она. — Сегодня у тебя день рождения.
— Да, леди Кэтрин. Мне исполнилось десять лет.
— Не жди от меня поздравлений, мой мальчик. Я совсем не считаю успехом, что ты достиг столь еще ничтожного возраста. Вот и твоя сестра тоже сильно выросла. Кэтрин!
Темные завитки маленькой девочки качнулись, когда она присела в вежливом поклоне перед леди Кэтрин. Дарси легко согласился назвать дочь в честь сестры Элизабет, но поставил условием, что к девочке никто не должен обращаться «Китти», поскольку он не выносил уменьшительных имен. Пока упрямая старая леди принимала знаки внимания от каждого по очереди, маленькая Кэтрин прижалась к дедушкиному боку и доверительно, на правах любимицы, прошептала:
