Клуб «Брукс» — чопорное заведение, да и гостями были в основном скучные банкиры, но, Красотка, ты бы гордилась тем, как твой сын держался среди них. Я был рад видеть его, и мы принялись травить байки о форте Фишер, словно Тамбо и Кость в минстрел-шоу [51]. На мои слова «по словам капрала, ты был лучшим солдатом, чем я» все расхохотались.
Когда все уселись за стол, возле которого застыли официанты, Роб встал, чтобы произнести тост, но Тэз его перебил.
«Простите, господа. Мистер Кэмпбелл, мистер Батлер, уважаемые гости… прежде чем начнется празднество, я бы хотел сделать признание», — сказал он.
Красотка, твой сын меня совершенно растрогал. Он произнес прочувствованную речь обо всем, что я для него сделал, признавшись в вечной благодарности. Он упомянул мою доброту, щедрость и — боже правый! — мудрость.
Собравшиеся за столом отцы и деды семейств, конечно, высоко ценили сыновнюю почтительность и благодарность, поэтому принялись рукоплескать чувствам Тэза.
Нашем Роб поднял бокал: «За моего друга капитана Ретта Ватлера и его невесту, миссис Скарлетт Кеннеди».
Лицо Тэза побледнело, мне показалось, он вот-вот потеряет сознание. Слишком поздно я осознал, что Тэз думал, будто я собираюсь жениться на тебе, и теперь ощущал себя величайшим глупцом на свете.
Если взрослые люди боятся унижения, то молодые скорее умрут, чем вынесут его. Знавал я молодых дурней, на пари за жалкие два доллара посылавших коня прыгать через ограду из металлических пик пяти футов высотой.
Тэзвелл поставил нетронутый бокал на стол и выбежал из клуба.
Я последовал за ним, но потерял в проклятом лондонском тумане.
Когда Тэзвелл не вернулся в Шрусбери, я нанял детектива, который выяснил, что твой сын купил билет на пароход до Нового Орлеана.
Поэтому теперь Тэз там, откуда начинал свой путь, и к тому же полон разочарования. Надеюсь, он стал все же умнее.
Я прошу у тебя прощения, Красотка, мне совсем не хотелось, чтобы так вышло.
Всегда твой,
Ретт.
Накануне Нового года Красотка Уотлинг нарядилась в свое лучшее платье и отнесла бухгалтерские книги и бутылку шампанского в кабинет Ретта. На этот раз она выпила ее в одиночестве.
Той весной, через три года после войны, республиканец Руфус Буллок победил на губернаторских выборах бывшего конфедерата генерала Джорджа Гордона. В законодательном собрании Джорджии впервые должны были появиться чернокожие.
Великосветские дамы Атланты усмотрели в помолвке вдовы Кеннеди с Реттом Батлером — Черным Принцем военных спекулянтов — очередной признак морального упадка. Они поклялись не прощать Батлера. Жены «демократов по средам» повсюду видели снисходительные улыбки женщин-янки: «Мальчишки и есть мальчишки, разве не так?» Каждая улыбка была как пощечина.
Миссис Мерриуэзер преувеличенно восхищалась кольцом Скарлетт:
— Дорогая! Никогда в жизни не видала такого гигантского бриллианта!
Миссис Мид с преувеличенной нежностью вспоминала Фрэнка Кеннеди:
— Как же трудно поверить, что милого бедняги Фрэнка больше нет с нами.
Тетя Евлалия написала письмо, которое «далось ей труднее всего в жизни», где она молила Скарлетт отменить свадьбу: «Прошу тебя, не позорь вновь Робийяров».
Скарлетт желала пышного празднества, но Ретт счел это неразумным: К чему предоставлять старым склочницам возможность с удовлетворением отклонить наше приглашение?
После скромной церемонии Ретт и Скарлетт стали мужем и женой, а потом мистер и миссис Батлер выпили с гостями по бокалу хереса в доме священника. Мелани Уилкс восхищалась недавно начавшим ходить сыном Розмари Раванель.
— Цените эти годы, — посоветовала она от всего сердца, — они пролетают слишком быстро.
Доброта в лице Мелани тронула сердце Розмари.
Моя доченька, Мег, была убита в войну, но я молюсь на нее каждую ночь. Такая глупая! Молюсь за дитя, которое уже на небесах.
Ничего глупого тут нет, — откликнулась Мелани. — Мег знает, что вы любите ее. Разве вы не чувствуете ее залогу? Вот, возьмите мой платок. А ваш Луи такой милый мальчик.
Так Розмари Раванель и Мелани Уилкс стали друзьями.
Для свадебной поездки Ретт нанял один из новомодных спальных вагонов мистера Пульмана. Когда молодожены прибыли на вокзал, половина Атланты стеклась поглазеть на невидаль: шикарный вагон, превращенный в спальню на колесах. Куда катится мир?..
Ретт сделал вид, будто принимает это стечение народа на желающих поздравить новобрачных.
— Добрый вечер, миссис Мерриуэзер, как мило, что вы пришли. Сожалею, что мы не смогли пригласить всех своих друзей на свадьбу, но Скарлетт — вы же знаете, как она стеснительна — настояла на более скромной церемонии. А, миссис Элсинг! Благодарю, что пришли проводить нас. Как поживает дружище Хью? — спросил он, подмигнув. — Мы с Хью славно куролесили в стародавние денечки!
Оскорбленные леди удалились; Скарлетт едва удержалась от смеха.
На такой победной ноте прекрасным майским вечером Ретт со Скарлетт вошли в вагон, отделанный филиппинским красным деревом и зеленым бархатом. Лепестки роз в хрустальных вазах влажно блестели, стол накрывала скатерть из дамасского шелка, на нем стояло ведерко с охлажденным «Силлери».
Ретт поднял бокал в честь невесты, и тут Скарлетт объявила:
— Я никогда не признавалась тебе в любви.
Бокал Ретта на мгновение замер.
— И ты выбрала такой момент, чтобы напомнить мне об этом? Скарлетт, до чего уместно!
— Из всех женщин лишь я тебе не лгу. О чем ты сам нередко напоминал.
Ретт печально покачал головой.
— Верно, радость моя. Порой я говорю чертовски непонятные вещи.
На плато за окном сгустились сумерки, слуга зажег лампы, задвинул шторки и разобрал постель.
— Вон за теми холмами — Тара, — мечтательно произнесла Скарлетт, — Могла ли я помыслить молоденькой девушкой…
Руки Ретта курчавились мягкими волосками и отливали бронзой прочного загара, но его сильные пальцы могли развязать ленту и расстегнуть корсет так нежно, словно о трепещущую кожу Скарлетт потерлась кошка.
Наутро, когда поезд несся по Алабаме на захватывающей дух скорости тридцать миль в час, проводник принес для Скарлетт сидячую ванну с горячей водой.
Пока она принимала ванну, Ретт Батлер сидел в кресле и дымил сигарой.
