То и дело я украдкой бросала нервные взгляды на Карла. Заслышав его одышку, тут же приказывала остановиться. Но погоня наполнила сына таким азартом, что он пришпоривал лошадь и неудержимо хохотал. Глаза его радостно сияли.
Я приказала егерю ограничить время охоты и выбрать самую легкую добычу. Через полчаса собаки поймали ее в зарослях. Это был заяц — самая безопасная жертва для больного мальчика.
— Дайте мне! — крикнул Карл, когда егерь отозвал собак.
Сын спешился и стал метать в чащу копье. Когда заяц выскочил, Карл пришпилил его копьем к земле. К этому времени Эдуард, Марго и я спрыгнули с лошадей и подошли к Карлу, чтобы поздравить его с первой добычей, однако странный блеск в глазах короля заставил нас замолчать.
Заяц пытался высвободиться, он дергался и скалил желтые зубы. Карл, смеясь, нагнулся — хотел дотронуться до раны животного, и тут заяц его укусил.
Сын взвыл, грубо вонзил пальцы в рану животного, затем отнял руку. Заяц завизжал, из-под порванной кожи выглядывали блестящие красные мышцы. Это зрелище еще больше взволновало Карла. Он снова засунул руку в рану умирающему животному и вытащил внутренности. С улыбкой маньяка поднял их вверх, демонстрируя окружающим.
Вокруг нас собрались другие всадники. Карл наклонился к своим рукам, а когда поднял сверкающие глаза и обнажил зубы в свирепой улыбке, из его рта свисали внутренности, такие же красные, как и родимое пятно над губой.
Он зарычал и замотал головой, словно собака, раздирающая добычу. Я встала перед сыном, тщетно стараясь загородить его от взглядов.
— Господи, — прошептал Эдуард.
Он подошел к Карлу и сильно его ударил. Король подавился добычей и выплюнул ее.
— Иди к черту! — заорал он. — Как ты смеешь поднимать на меня руку?
Карл бросился на Эдуарда.
Я попыталась остановить сыновей. Карл слепо махал руками и оттолкнул меня, а Эдуард старался поймать его за запястья. Старик Монморанси вмешался в драку. Карл упал, и Эдуард отпрянул.
Король кричал что-то неразборчивое, рвал траву руками и зубами, словно хотел уничтожить ни в чем не повинную землю.
Охотники потихоньку разбрелись. Карл утомился, и его унесли на носилках. Он долго и сильно кашлял, его платок промок от крови.
В ту ночь я вместе с доктором Паре сидела возле постели сына. Паре не смог скрыть тревоги при виде крови. К счастью, лихорадки у Карла не было, и в перерывах между приступами кашля он вел себя как всегда.
— Я погибну молодым, — мрачно изрек он, — и все будут рады.
— Не говори так, — взмолилась я. — Ты отлично знаешь, что твоя смерть разобьет мое сердце.
Карл поднял тонкую бровь.
— Ты, конечно же, предпочтешь, чтобы королем стал Эдуард.
— Что за ужасные слова! Я одинаково люблю всех своих детей.
— Нет, — возразил он устало, — Эдуарда ты любишь больше всех. И это печально, потому что, когда я умру, он покажет себя монстром, каким и является на самом деле.
Ни один из моих аргументов не переубедил сына, и я перестала спорить.
Когда Карлу исполнилось семнадцать, а герцогу Анжуйскому шестнадцать лет, в Нидерландах и Фландрии, находившихся под властью Филиппа Испанского, начались волнения. Жители были протестантами — или, как мы их называли, гугенотами — и восстали против притеснения их религии. Филипп послал войска на подавление мятежа, однако солдат было недостаточно, и разразилась война.
В холодное зимнее парижское утро испанский посол Алава объявил, что Филипп отправляет в Нидерланды двадцать тысяч солдат. Не могу ли я позволить им пройти через Францию?
Я не позволила. Наши отношения с французскими гугенотами были и так достаточно напряженными, не хватало еще пустить сюда двадцать тысяч солдат-католиков! На всякий случай я пригласила шесть тысяч швейцарских наемников охранять границу. Я не думала, что Филипп имеет виды на Францию, однако его армии не доверяла.
Но я не ожидала, что гугеноты встревожатся из-за присутствия на наших границах швейцарских солдат, и не предполагала, что поползут сплетни, будто, пока Филипп гасит восстание в Нидерландах, я позвала швейцарцев уничтожить гугенотов.
В то время как швейцарцы патрулировали границы, я решила отвезти его величество в деревню Монсо к юго-востоку от Парижа. Надо было подлечить больного сына.
В прохладный сентябрьский день, незадолго до полудня, Марго, Карл и я сидели на балконе, выходившем на маленький пруд, где разводили карпов. Леса на горизонте были украшены алой, коричневой и золотой листвой.
Неожиданно на балконе появился Эдуард. Он вспотел и раскраснелся.
— В соседнем городе собирается народ. Нам нужно срочно уезжать!
— Это всего лишь слухи, — отмахнулась я. — Успокойся, побудь с нами.
Мне говорили, что гугеноты планируют нападение, но, как мне казалось, эта молва безосновательна.
— Я прогуливался верхом, maman, и видел все собственными глазами.
— Кого? — уточнил Карл.
Тут я вскочила на ноги и спросила:
— Кто они? И сколько их?
— В двух деревнях отсюда, в западном направлении сошлись сотни пехотинцев. Я уже послал разведчиков. Если повезет, через час они все расскажут.
Стараясь не нервничать, я глубоко вздохнула и напомнила себе, что армия движется намного медленнее всадника.
Карл стукнул кулаком по подлокотнику кресла.
— Я король. Кто-нибудь ответит мне на вопрос?
Хотя лицо Марго исказилось от страха, она положила ладонь на руку брата и постаралась его успокоить.
— Это гугеноты, ваше величество. Нам лучше принять меры предосторожности.
Карл встал и повернулся к Эдуарду.
— Тебе приснилось, — заявил он. — Наверняка ты что-то напутал…
— У них мечи и копья, — сообщил Эдуард, — а у всадников — аркебузы. Они болтали по-французски, и по соседству не было королевских войск. Кто же это, как не гугеноты?
Я обратилась к Карлу:
— Если это действительно гугеноты, нам следует тебя защитить. В получасе отсюда, в городе Мо, есть крепость. Нужно немедленно туда отправиться.
— Эдуард врет, — проворчал Карл. — Если при дворе кто-то и любит распространять слухи, так это он.
Но я настояла на своем. В течение часа мы сели в экипаж и поехали в Мо, прихватив лишь самое ценное.
Город Мо был окружен длинным рвом. Сама крепость и ее стены с бойницами производили внушительное впечатление. Мы вздрогнули, когда огромные древние ворота с лязганьем опустились за нашей каретой.
Комнаты в замке были сырыми и пустыми, привратник — глухим и неприветливым. В следующие несколько часов Эдуард нес на стене вахту с нашими шотландскими охранниками, а Марго, я и Карл находились в комнате. В промежутках между приступами кашля король уверял, что это — лишь грубая шутка брата.
