Бледное личико Инес, вошедшей в приемную в сопровождении монахини, порозовело, когда она увидела Катарину, дивно красивую и нарядную. Испещренное мелкими золотыми цветочками зеленое платье, подол юбки – в изящных продольных разрезах, позволяющих видеть лиловое нижнее одеяние, узкие длинные рукава, зашнурованные от кисти до локтя. Волосы искусно заплетены в косы и подколоты так, что лежат полукольцами, а на них наброшена тончайшая, открывающая высокий белый лоб вуаль, по бокам собранная в складки и мягко приспущенная на плечи.
На Инес была головная повязка до самых глаз; саржевое платье с широкими рукавами не скрывало ее неловкости и угловатости.
Катарина увидела смущение Инес и обратилась к монахине, сияя любезной улыбкой:
– Вы не оставите нас на несколько минут? Нам с подругой хочется побеседовать наедине.
Монахиня, ослепленная красотой и богатством наряда Катарины, не решилась перечить столь великолепной и знатной особе и, молча кивнув, покинула комнату.
Вдохнув полную грудь застоявшегося воздуха, Инес с восхищением произнесла:
– Как ты красива, Кэти!
– Инес, – Катарина взяла подругу за руки и с нежной настойчивостью притянула к себе, – я очень рада тебя видеть!
– С тобой все хорошо? – Инес смотрела пытливо и в то же время наивно. – Ты живешь дома? Я так волновалась, когда ты исчезла! Где ты была?
– За мной приехал отец Рамон и увел меня, – ответила Катарина.
– Он проводил тебя к отцу?
– Нет. Он вернулся в монастырь. Свой дом я нашла сама.
– Твой жених искал тебя в обители! Я его видела. Он переживал за тебя. Он мне понравился. Красивый, благородный и очень мужественный. На твоем месте я бы с радостью вышла за него замуж!
Катарина сжала пальцы в кулак. Отправляясь сюда, она не собиралась делиться с Инес всем, что выстрадала и пережила, но теперь поняла, что если не сделает этого, то навеки останется одна, будто в клетке, без утешения и надежды. И она начала рассказывать – почти бесстрастно, очень спокойно, со скрытым достоинством, стоически выдерживая полный изумления, а затем нескрываемого ужаса взгляд Инес.
Потом умолкла и ждала, что скажет подруга. Было заметно, как на высокой белой шее Катарины бьется голубая жилка. Губы девушки были крепко сомкнуты, а потемневший взгляд скрывал какую-то упрямую мысль. Казалось, к горлу Катарины подступили рыдания, но было видно, что она не позволит себе заплакать.
Ошеломленная Инес улыбнулась странной болезненной улыбкой и прижала руки к груди, словно желая защититься.
– О, Кэти! Ты… была с ним! Как ты смогла? Вы лежали вместе раздетые? И тебе не было стыдно?!
Катарина невольно прижала руки к пылающим щекам.
– Инес!
Она не могла объяснить подруге, что значит забыть о том, где ты находишься, забыть о времени, о том, кто ты такая и кто такой он. Как не могла объяснить, что чувствуешь, будучи не в силах разорвать невидимые путы, выкарабкаться из потрясения и обиды, когда не видишь впереди никакого пути!
– Но ведь ему нельзя спать с женщиной, да и тебе нельзя быть с ним! Он же священник! Теперь ты не обретешь Царствия Небесного, если только искренне не раскаешься и не искупишь свой грех, – пролепетала девушка.
– Мне все равно. Ничто на свете не сделает меня счастливой, – сухо заявила Катарина.
– Счастье в праведной жизни, – робко и испуганно промолвила Инес.
– О да! Вероятно, он тоже так думал! – гневно произнесла Катарина.
– Ты его ненавидишь?
Катарина вздохнула. Она помолчала, тщательно разглаживая складку на платье. Потом сказала:
– Я не хочу о нем думать.
– Мог ли он предать свой обет, растоптать то нерушимое, в чем клялся навеки? – осторожно произнесла Инес. – Да, он влюбился и не устоял, но в конце концов ему пришлось подчиниться велению разума и совести.
– Ты его оправдываешь?
– Нет, Кэти. Я хочу сказать, что у него иная судьба. А тебе лучше жить по мирским законам. Рано или поздно отец все равно выдаст тебя замуж, если не за этого испанца, так за другого человека. Подумай! Этот неплох, а каким окажется следующий? Если женщина не монахиня, рядом с ней должен быть муж.
– Вряд ли теперь я смогу выйти замуж за кого бы то ни было.
– Почему?
– Помнишь, нам говорили о непорочности? Если грех совершен, его невозможно утаить. А я не хочу, чтобы кто-нибудь знал о том, что со мной произошло.
– Об этом знает Господь, и еще ты должна исповедаться священнику… – Тут Инес слегка запнулась и продолжила: – Но остальным ты не обязана ничего рассказывать.
– Дело не в этом. Все и так станет ясно, – сказала Катарина и, придвинувшись к подруге, что-то зашептала ей на ухо.
Инес вскинула на нее испуганные глаза.
– Если бы ты смогла скрыть это от своего жениха, то скрыла бы?
– Мне все равно, – ожесточенно проговорила Катарина.
– Считается, что каждому греху определено свое мучение, – невпопад произнесла Инес.
Катарина молчала. Ей хотелось бы знать, что определено или будет определено в наказание Рамону. Не за то, что он совершил плотский грех, а за то, что он разбил ей сердце.
– Наверное, в этом мире все же легче, чем там, где мы искупаем содеянное, потому что здесь я могу получить утешение. Хотя бы от тебя, Инес!
Глаза девушки наполнились слезами благодарности и сочувствия.
– Я ужасно скучаю по тебе, Кэти! Мне очень одиноко с тех пор, как ты покинула обитель.
– Ты хотела бы выйти отсюда? – с надеждой спросила Катарина.
– У меня никого нет, мать не примет меня, так что мне некуда идти. Я с детства знала, что стану монахиней. Твой отец, Кэти, платил монастырю деньги, тогда как я воспитывалась в обители совершенно бесплатно. Моя дань – обещание принять постриг. Я никогда не смогу выйти из монастыря.
– Если бы я уговорила отца сделать вклад в монастырь за твое воспитание, ты бы согласилась жить в моем доме? Мы бы говорили, читали, гуляли…
Инес зачарованно слушала подругу.
– А твоя мачеха?
– Мне нет до нее никакого дела! Я не собираюсь советоваться с ней, как мне жить!
Поговорив еще немного, они простились. Катарина пообещала в скором времени приехать снова.
Она спустилась вниз. Эрнан Монкада терпеливо ждал в экипаже. Увидев девушку, он соскочил на землю и быстро двинулся навстречу.
Он участливо расспрашивал ее о встрече с Инес, но под покровом дружелюбия и сочувствия скрывалась жажда обладания. Девушка не замечала его нетерпеливо поблескивающих глаз, его с трудом сдерживаемой пылкости, его напряженности и преувеличенной, граничившей с осторожностью серьезности, потому что не любила его.
– Помните, сеньорита Катарина, вы хотели рассказать мне какую-то историю? – сказал Эрнан, когда они сели в экипаж.
