Меж тем безумства Савонаролы успели окончательно отравить умы наших сограждан-флорентийцев. Пьеро, в отсутствие отца решавший повседневные дела правления, черкнул Лоренцо весточку о том, что недавно настоятель Сан-Марко бросил в очередной «костер тщеславия» пару содомитов и одну жрицу любви и никто этому не воспротивился. Но Il Magnifico к тому времени уже успел послать Родриго Борджа письмо с просьбой о встрече.
Кардинал с радостью принял приглашение, поскольку в Риме лето было в самом разгаре. Вонь на улицах стояла несусветная, а в воздухе носилась пыль от множества затеянных Иннокентием строек. Пребывание в городе становилось невыносимым, и Родриго пленился мыслью о горной прохладе тосканской деревушки ничуть не меньше, чем возможностью увидеться с давним другом Лоренцо.
В этот переломный для папства момент Асканио Сфорца любезно согласился побыть глазами и ушами Родриго в Ватикане. Иннокентий был на пороге смерти, а из тех шестнадцати кардиналов, кому предстояло выбирать нового понтифика, большинство противились кандидатуре Борджа. Однако, несмотря на негласную репутацию язычника, за тридцать пять лет главенства над курией Родриго выказал себя выдающимся распорядителем и беспристрастным, любимым толпой священнослужителем. И теперь в случае любой непредвиденности Асканио тут же выслал бы к нему нарочного.
— Ну что же, по-вашему, мы должны сделать с этим флорентийским безумцем? — спросил кардинал, взяв стакан с наклонного ребра ванны.
— Останови его, — попросила я. — Верни Флоренции здравость рассудка.
Я столько лет провела подле Il Magnifico, что давно уже ни перед кем не робела и без обиняков высказывала свое мнение любому, даже тому, чью голову в скором будущем могла увенчать папская тиара.
— Если позволить ему шагнуть за пределы Тосканы и распространить влияние на всю Европу, то тамошних правителей постигнет та же участь, что и Лоренцо.
— Есть ли у настоятеля слабости? — поинтересовался Родриго. — Где бреши в его броне? В них и кроется ответ на вопрос.
Мы замолкли, задумавшись. Вокруг нас клубился влажный пар.
— Он мошенник, — наконец высказался Лоренцо. — Савонарола настолько одержим страстью уверить всех в своей благословенности свыше, что вынуждает пасторов ордена пересказывать ему исповеди их прихожан. Потом он обличает нечестивые деяния этих грешников с церковной трибуны, делая вид, будто узнал о них через божественное откровение.
— Ворует исповеди, чтобы их обнародовать? — потрясенно переспросил Борджа.
— Мне кажется, что в своем сумасбродстве Савонарола и вправду уверовал, будто он и есть сам Господь, — заметила я. — Один из преданных Лоренцо священников Сан-Марко рассказывал мне, что видел, как однажды настоятель преклонил колени перед распятием и шепнул деревянному Иисусу: «Ты солжешь — и я, как Ты».
— А с недавних пор он проповедует с трибуны Апокалипсис, — добавил Лоренцо.
— Правда? — заинтересовался Родриго. — Он что же, возомнил себя пророком?
— Я сам слышал, как он называл себя «пророком Страшного суда», — призналась я, поморщившись. — Более того, он предсказал, что и Лоренцо, и Иннокентия смерть настигнет в один и тот же год — тысяча четыреста девяносто второй.
Кардинал задумчиво покивал.
— Ну что, Родриго? — с надеждой спросил Il Magnifico.
— На лжепророков церковью наложен запрет, — произнес Борджа. — Этот человек вообразил себя непогрешимым, и он жулик, поскольку попирает важнейшее церковное правило. Думаю, — взглянул он на нас с затаенной хитроватой усмешкой, — мы уже напали на след.
Мы целиком сняли роскошную виллу в Солане. В этом огромном имении мы, если не считать слуг, наслаждались одиночеством и, отужинав, могли свободно обсуждать за столом все, что нас волновало. Лоренцо после лечения на минеральном курорте чувствовал себя как нельзя лучше. Я уже запамятовала, когда настрой у него был такой же суровый и решительный.
— Итак, мы поставим Савонароле ловушку, — сказал он. — Мы докажем всем, что он лжепророк. За то, что он нарушил каноническое право, его жестоко покарают и впредь воспретят пророчествовать с церковной трибуны.
— Но предерзкий приор, конечно же, пренебрежет запретом Рима, — подхватил его мысль Борджа, — и вот тут-то церковь обрушит на его голову весь свой гнев.
— Но что именно он должен напророчествовать? — не понимала я. — И как нам вынудить его пойти на это?
— Я знаю способ подкинуть ему подходящие темы. — Взор Лоренцо, казалось, уже что-то прозревал в будущем. — Но для начала надо придумать хоть одну — другие придут сами.
Длинный стол, за которым мы втроем мирно сидели, вдруг напомнил мне нашу предыдущую общую трапезу. Это происходило в Ватикане, в тот вечер, когда Джованни было обещано звание кардинала и торжественно объявили о двух помолвках: Чибо с Маддаленой и Максимилиана с Бьянкой Сфорца из Савойи. Постепенно в моей памяти, как живые, всплыли воспоминания о том ужине — мы кружком сидим за папским столом. И еще одна замечательная подробность…
— Лоренцо, ты помнишь портрет Бьянки Сфорца отроковицей? — спросила я.
Он на мгновение свел брови, поглядел мне прямо в глаза и долго сидел недвижим. Очевидно, и он мысленно перенесся во времени вспять, увидел, как мы сидим в пышной столовой зале у Иннокентия и вместе рассматриваем портрет Бьянки.
— Помню, — наконец отозвался он, — рукав.
— Расскажите, — попросил заинтригованный Родриго.
Лоренцо стиснул пальцами виски.
— Все это так запутанно, я пока не могу свести концы воедино… Катон, начни ты. Ты лучше меня знаешь мои мысли.
Я улыбнулась про себя, осознав, что и вправду досконально изучила его выдающийся мужской склад ума.
— Это лишь крупица, Родриго, первое зернышко. Но в Милане есть два человека, солидарные с нами. Они наверняка окажут нам помощь в осуществлении этого плана. Учитывая их дарования и готовность к посредничеству, мы обретаем надежду изгнать засевшего в городской сердцевине известного нам всем паразита.
— Придвигайтесь ближе, друзья мои, и выкладывайте все, что у вас на уме. — Родриго с пакостной улыбочкой подлил себе в кубок вина. — Ничто не веселит меня так, как выгодный сговор.
— Мое сердце бьется так сильно, что вот-вот выпрыгнет из груди, — призналась я Лоренцо.
Мы въехали в Милан через южные врата. Бремя лет все тяжелее сказывалось на мне, но предвкушение встречи с Леонардо после едва ли не десятилетней разлуки будто снова вернуло мне молодость. Мы приехали сюда вдвоем с Il Magnifico в удобной закрытой карете, в которой он теперь обычно путешествовал. Путь от Чианциано до Милана занял три дня, и мой возлюбленный вдоволь настрадался от вездесущих дорожных ухабов и рытвин.
