Он мучил себя, что не действовал более решительно в Вокс-Холле, когда первым увидел Леонию. Возможно, ему удалось бы избежать этой встречи, но он был так удивлен, так измучен ожиданием, что когда она неожиданно свернула на тропинку, по которой он шел, остановился ошеломленный, глядя на нее, вместо того чтобы свернуть. Роджер опоздал на свое первое место встречи в этот день. Это было неприятно, потому что он отказался защищать так называемого джентльмена, соблазнившего невинную девушку. Его друг настаивал, чтобы Роджер объяснил свой отказ. Так как он сам сказал Роджеру, что виновен в пьяном разговоре, который имел место в доме друга, ситуация была достаточно щекотливой.
Эта беседа оказалась еще неприятней, чем ожидал Роджер. Клиент напрочь отказывался понять, что Роджера беспокоит, что он был виновен на самом деле. Девушка, подчеркнул он, была никем. Он оскорбился, когда Роджер, наконец, убедил его, что закону безразличны классовые различия. Если человек виновен, он виновен независимо от того, кем была оскорбленная девушка.
День этим не закончился. Роджер обнаружил, что его клерки глупы, коллеги бессодержательны, а друзья докучливы. Это осенило его после превосходного обеда в доме его сводного брата Артура, где ему обычно очень нравилось. А дело было не в этом неудачном дне, а в нем самом:
Осознание этого принесло ему облегчение. Образ Леонии снова возник перед его глазами. Даже боль была лучше, чем пустота, которой он обманывал себя, чтобы забыть ее.
— Что происходит с тобой, черт возьми, Роджер? — спросил его Артур. — Если не хочешь поддерживать парламент, не делай этого. Я думаю, после твоего французского опыта у тебя есть ценные идеи об этой толпе безумцев в Коммуне, но не надо так отчаиваться.
— Извини, Артур, я не расслышал тебя. Задумался.
— Понимаю, — сказал Артур. — Действительно, ты выглядишь так, как будто тебе подали что-то неудобоваримое.
— Он повел Роджера из гостиной в коридор. — Послушай, не оставайся, если не хочешь. Никто не заметит, что ты ушел. Поговорим об этом в другой раз.
— Спасибо. Я благодарен тебе. Пойду. Мне что-то неуютно на этом вечере.
— Может, довезти тебя до дома? — тревожно спросил Артур.
— Нет, конечно, нет. — Роджер попытался улыбнуться.
— Я в порядке. Только расстроен. Встретимся завтра. Возможно, парламент — прекрасная идея.
Он не мог сделать ничего, чтобы успокоить Артура. Его попытки отдаться бурной деятельности провалились. Нужно побыть одному. Следует пойти домой, но Роджер боялся, что его одиночество будет там недолгим. Если Артур и не пошел провожать его, то послал братьев и сестер убедиться, что с ним все в порядке. Проклиная воспитанных дельцов, Роджер направился к пивной, у которой была дурная репутация, где он мог напиться до потери чувств без добрых и сочувствующих взглядов.
Даже здесь ему не повезло. Никто не мешал ему напиться до бессознательного состояния, но он и не мог напиться. Хмель не брал его. Ранним утром, наполнив себя джином, сильно качаясь, Роджер побрел домой. Он еще стоял на ногах, чтобы обойти уличных воров, наблюдавших за ним в ожидании, что он свалится в любой момент. Его не интересовало время, но было уже достаточно поздно для посетителей.
Запах сгоревших свечей отбил у Роджера желание допивать брэнди. Он стал искать свечи, не желая будить слугу. Ему не хотелось даже разговаривать с ним. Он прошел в темноте в спальню, медленно расстегивая воротничок рубашки. На середине пути с удивлением остановился. Комната была почти светлой, погруженная в серебристый лунный свет. Он не видел комнаты, освещенной лунным светом, после возвращения из Франции. Как странно, что его слуга забыл задернуть шторы.
Он огляделся, очарованный, более пьяный, чем ожидал сам, в его воображении возникло лицо Леонии, когда он часто видел ее спящей в лунном свете. Она любила лунный свет, а также первые лучи солнца. С самой первой ночи, когда они занимались любовью в крошечной комнате, они не закрывали шторы, чтобы луна и солнце светили в комнату. В те дни, когда они вставали поздно, она могла на рассвете подняться и задернуть шторы. Часто они занимались любовью в первых лучах нового дня, а затем снова засыпали.
— Леония! — прошептал Роджер. — Леония!
— Я здесь, — послышался ответ.
Роджер скривил губы. Неужели он так набрался? Он припомнил, что уже напивался так, но в первый раз у него были слуховые галлюцинации. Он направился к окну, чтобы задернуть шторы, пытаясь не обращать внимания, как болезненно сжалась грудь.
— Оставь их открытыми, Роджер.
Он остановился, хотел нажать звонок, внутри все сжалось. Он слышал о плохом джине, который делал людей слепыми и сводил их с ума, напиток, который он пил, был ужасный на вкус.
— Роджер, скажи что-нибудь, — умоляла Леония. — Ты не удивлен, что я здесь?
Она была здесь! Но как? Он сошел с ума. Если он обезумел настолько, что слышит вопрос, то, вероятно, он умирает. Это не так уж плохо, но он не чувствовал себя больным… Он понял, что стоит прикованный к месту, где остановился, когда Леония попросила его оставить окно незашторенным. Это был ее голос, но он боялся обернуться и посмотреть, боялся увидеть и не увидеть ее.
— Ты мог бы заметить меня! — Голос Леонии был напряжен, как тогда, когда она назвала его развратником. — Я не уйду. Уже слишком поздно. Моя репутация, несомненно, потеряна, так что тебе придется жениться на мне. Роджер медленно повернулся. Она была здесь. Она сидела на кровати, откинув полог так, что лунный свет освещал ее лицо. Оно было необыкновенно бледным, но это было ее лицо. Он поднес пальцы к глазам и протер их. Затем покачал головой. Это было ошибкой. Комната поплыла. Роджер шагнул вперед и ухватился за стойку кровати, чтобы не упасть. Но когда комната стала устойчивой, Леония все еще была здесь.
— Я не могу понять, какое право ты имеешь так злиться, что даже не разговариваешь со мной, — разбушевалась она. — Ведь это ты гарцуешь принародно с падшими женщинами.
Нет, подумал Роджер, нет. Я могу сойти с ума, но могу ли я сойти с ума настолько, чтобы составить такое предложение? Только Леония могла бы сказать такое. Женщины, которых я знаю, не употребляют выражения «падшие женщины».
Роджер хотел спросить, правда ли то, что он услышал, но язык не подчинялся ему. Леония соскочила с кровати и подбежала к нему с горящими глазами.
— О, я тебя шокировала? — прошипела она и тут дала волю своим чувствам, мастерски описывая грубый вкус Роджера, потерю разума, понимания и тупость, переходя с английского на французский, когда ей не хватало слов.
Он слушал с совиной торжественностью, в конце концов, к нему вернулся голос и он произнес с многозначительным видом:
