Лос-Анджелес, штат Калифорния
Месяц назад
Она знала, что ей не стоило возвращаться. Ни в коем случае. Здесь ее будут искать в первую очередь. Собственно, в этом городе ей больше и идти-то некуда. Даже самый глупый дурак догадается, куда она могла пойти…
Но и бросить свою коллекцию она не могла. Годы ушли на то, чтобы собрать ее, годы! И именно она поможет ей выжить… если поможет.
Надо спешить. Забрать все, что нужно, и бежать…
Она торопливо раскрывала ящик за ящиком, вытряхивала бархатные коробочки, безжалостно выворачивала крошечные мешочки… Иногда какая-то коробочка падала на пол, и по пустым залам этот звук разносился, словно гул набата.
Каждый раз она обливалась холодным потом, но не прекращала своих лихорадочных движений… О вещах даже не думала — вещи никогда ее особенно не интересовали.
Потом внезапно сильно затряслись руки. По-настоящему сильно. Так, что ей пришлось сесть на край дивана и зажать ладони между коленей.
Нельзя, так нельзя! Ты позволяешь панике овладеть тобой, она управляет твоими эмоциями и мыслями! Возьми себя в руки. Тебя никто не видел, даже охранников в холле не было. Скорее всего, тебя и сам Оуэн не видел — возможно, только какую-то тень в глубине коридора, отзвук шагов…
Она знала, что успокаивает себя напрасно. Оуэн прекрасно знал, кто из девушек оставался на этаже сегодня ночью. И поскольку… нет, об этом сейчас думать не надо. Сейчас надо думать только об одном: забрать и уйти. Тихо, по-английски, навсегда.
А не получалось не думать! Перед глазами все время стояла фигура того парня, на коленях, со связанными за спиной руками…
Чертовы туфли, чертово платье, чертовы блестки! Надо переодеться, срочно.
Она судорожно расшвыривала блестящие тряпки, искала хоть что-то нормальное… Господи, а ведь нам казалось — нам всем казалось! — что мы поймали за хвост птицу-удачу, что уж теперь-то мы будем одеваться во все самое лучшее… Вот эти сверкающие блестками тряпочки — лучшее. Они стоят не меньше, чем шуба из натурального меха! Но сейчас она безжалостно отшвыривает их в сторону, отчаянно пытаясь найти обычные джинсы и простенькую футболку.
Нет, никогда в жизни, ни на одну секундочку Элис Джексон не обольщалась в отношении Оуэна Клиффа. С самого первого момента, когда он взглянул ей в глаза своими холодными рыбьими гляделками, которые все вокруг упорно именовали «нордическими прозрачными очами». Но Оуэн Клифф означал для Элис финансовую независимость — в те дни она согласилась бы и на куда более грязную работенку…
Дура, проклятая дура. Ты думала, отсюда можно просто уволиться, да? Сдать казенные бриллианты, получить расчет и пойти работать на бензоколонку? Сейчас! Разбежалась.
Элис Джексон окинула прощальным взглядом апартаменты, в которых прошли три года ее бестолковой и не слишком счастливой жизни, затянула горловину модного рюкзака из мешковины и на цыпочках приблизилась к двери. Отомкнула замки, осторожно выглянула из темноты квартиры — в приятный голубоватый полумрак холла. Никого. Хватит саму себя пугать. Не мог никто так быстро спохватиться и послать за ней… или мог?
Она бежала по коридору на цыпочках, хотя толстый ковер в любом случае заглушал все шаги. Добежав до лифтовой площадки, остановилась, настороженно глядя на светящееся изумрудными огоньками табло.
Кто-то поднимался наверх. Всего один из восьми лифтов ожил, и теперь на табло лениво сменялись цифры. Элис почувствовала, как во рту стало сухо. Некому в этом доме кататься на лифте в три часа ночи. Для гуляк из ночных клубов еще слишком рано, для добропорядочных топ-менеджеров — слишком поздно. Она повернулась и побежала в сторону тяжелой железной двери, ведущей на пожарную лестницу. Цыпочки Оуэна пешком не ходят, это все знают, значит, пешком и надо идти…
Она единым духом пролетела один пролет — и аж шарахнулась к стенке, увидев того, от кого, собственно, и спасалась.
Херувим стоял, привалившись узким плечом к стене, и сосредоточенно полировал ногти специальной пилочкой. Ногти у него были — любая девочка позавидует. Розовые, миндалевидные, идеальной формы…
Он вообще очень похож был на ангела, Херувим.
Абсолютное большинство людей, по всей вероятности, не задумывается… ну, собственно, вообще ни о чем не задумывается, а в частности — о том, кто такие ангелы.
Ангелы — это воинство Господне. Это солдаты и командиры, это спецназ и полиция, это вояки с боевым опытом, приобретенным за миллиарды лет. Очень глупо и недальновидно считать их пухлыми малышами с розовыми щечками, золотыми кудряшками и потешными пушистыми крылышками.
Херувим, конечно, вовсе не был ангелом — но именно такими Элис себе всегда их и представляла.
Белое, бледное до синевы лицо. Чистая, кажущаяся прозрачной, кожа. Огромные черные глаза, над ними тонкие, скорбно изломанные брови. Высокие скулы, бескровный рот. И единственное, чего не хватает, — так это темных крыльев, зловеще шелестящих за спиной. Ангел Смерти, состоящий на службе у Оуэна Клиффа.
Темные глаза почти без белков уставились на замершую от ужаса Элис, бескровные губы треснули улыбкой.
— Я всегда знал, что ты — лучшая. Так и говорил Оуэну, веришь? Никакого сравнения с этими глупыми курицами. Впрочем, возможно, глупость в данном случае — не недостаток… Пошли, милая.
Элис облизала пересохшие губы, шагнула вперед. Рюкзак сполз с плеча, и Херувим немедленно и резко бросил:
— Давай сюда, милая. Осторожненько положи на пол и подпихни ножкой. Цыпа, я очень рассчитываю, что ты по-прежнему не дура.
— Там нет оружия, Эд. Там только вещи.
— Ну и очень хорошо. Знаешь, одного моего старинного дружка жена отходила по башке семейным фотоальбомом — с тех пор он мычит и ходит под себя.
Элис осторожно опустила рюкзак на пол. Распрямляясь, метнула быстрый взгляд в сторону железной двери… Херувим усмехнулся.
— Я бы не рисковал, милая. Ты можешь оказаться быстрее меня — но не пули.
— Эд, я просто хочу уехать…
— Как я тебя понимаю! Сам бы с удовольствием смотался из этого паршивого города. Увы. Долг зовет, все такое… Что до тебя, то Оуэн был категоричен. Он без тебя не может. Кстати, давай не пойдем по лестнице, а? Я ведь уже нашел тебя, так что можно сесть в лифт.
Они вышли на восьмом этаже и сели в лифт. Когда двери бесшумно сомкнулись, Херувим нервно облизал тонкие губы. А ведь ты боишься, с изумлением подумала Элис. Чего ты боишься, Херувим? Меня? Исключено. Тогда…
Свет мигнул, погас на мгновение, вспыхнул снова, уже не обычный желтый, а дежурный голубой. В этом призрачном освещении физиономия Херувима приобрела совершенно адское выражение. Лифт дернулся и замер. Херувим уставился на Элис и прорычал:
