Сюзанна Макмин
Почти свадебное путешествие
Выхода нет — надо бежать!
Андреа Конрой — Энди — высоко подобрала длинный-предлинный шлейф атласного свадебного платья и осторожно выглянула из комнаты, в которой переодевалась к церемонии. Слава Богу, ни души.
Она прислушалась. До нее донесся приглушенный гул голосов собравшихся в церкви гостей. Нужно поторопиться — нельзя терять ни минуты.
Вот-вот кто-нибудь снова наведается к ней убедиться, что все идет строго по намеченному плану и никаких неприятных неожиданностей не произойдет на «свадьбе года», как ее окрестил один репортер светской хроники из Вашингтона.
Энди едва справилась с подступившими слезами. Она была словно в лихорадке, сердце бешено стучало. Увы, «свадьба года» была не более чем фарсом, жалким и бесстыдным притворством.
Но сейчас не время плакать. Проглотив комок в горле, Энди смахнула слезы дрожащей рукой.
Нет, она ни за что на свете не выйдет замуж за Филиппа Мастерсона, этого шагающего напролом к успеху, жадно стремящегося к власти столичного адвоката. Не бывать этой свадьбе, к которой принудил ее властный, не терпящий возражений отец. Иначе она закончит так же, как и мама: превратится в простое украшение на приемах, которые устраивает отец для сильных мира сего.
В конце коридора послышались чьи-то шаги, и Энди отпрянула от двери, плотно прикрыв ее за собой. Прижавшись ухом к деревянной панели, она снова внимательно прислушалась.
Цоканье высоких каблуков становилось все отчетливее. Кто-то явно направлялся в сторону ее комнаты. Около двери шаги затихли, и раздался легкий стук.
— Андреа, дорогая! Можно к тебе?
Аромат дорогих духов матери проник в комнату. У Лилиан Конрой было только самое лучшее из того, что можно купить за деньги: косметика, наряды, автомобили. Изысканно-утонченная, она всегда выглядела очень элегантно — безупречная жена досточтимого сенатора от Мэриленда Уильяма Конроя IV.
Можно сказать, что судьба жестоко посмеялась над этой супружеской парой, дав им в дочери Энди, не признававшую никаких светских условностей. Она выпрямилась. Отражение в зеркале выдало крайнее нервное возбуждение, в котором она находилась. Это огромное зеркало в позолоченной раме занимало целую стену роскошно обставленной комнаты. Темные вьющиеся локоны уже непокорно выбивались из-под стягивавшей их кружевной ленты, к которой была прикреплена вуаль из тюля. Никакой макияж не мог скрыть задорные веснушки.
В свадебном платье она чувствовала себя так, словно на нее надели смирительную рубашку, а туфли на высоком каблуке казались ей чем-то вроде испанского пыточного сапога инквизиторов. Она уже умудрилась сделать затяжку на тончайших, как паутинка, колготках, когда у нее сломался ноготь.
Господи, она не в состоянии вынести это.
— Нет, мама, нет! — выкрикнула Энди и тут же спохватилась, сообразив, какое впечатление мог произвести на мать ее вопль. — То есть, я хочу сказать, подожди немного. Мне надо побыть одной, — поспешно поправилась она. Этого времени должно хватить, чтобы убежать.
— С тобой все в порядке, Андреа?
— Все хорошо, мама. Честное слово. — Энди сказала то, что хотела услышать мать, которая любила, чтобы все шло по плану. Точнее, по сценарию, написанному Уильямом Конроем.
Энди взглянула на свои золотые часики. Уже через десять минут ей предстояло стать женой Филиппа Мастерсона!
— Пожалуйста, дай мне еще пять минут, всего пять минут, — умоляюще обратилась она к матери. У нее дрогнул голос и даже живот свело от нервного напряжения.
Как она могла допустить, чтобы все зашло так далеко?!
Хотя, конечно, ответ ей был известен лучше, чем кому бы то ни было: никто не смел перечить Уильяму Конрою. Уж Энди об этом было известно. Двадцать пять лет она твердила «нет» своему отцу, но он как будто и не слышал. Если бы за всю свою жизнь она не проронила ни слова, результат оказался бы точно таким же. Отец всегда оставался глух к ее просьбам, желаниям, мечтам.
Одно время она пыталась как-то приспособиться к подобной жизни. Даже поступила на юридический факультет, как того хотел отец, в то время как единственным ее желанием всегда было учить детей рисованию.
Она старалась быть послушной, образцово-показательной дочерью, о которой мечтал отец. Она старалась, но…
Энди зажмурилась: слезы жгли ей глаза. Она ведь из кожи вон лезла, только бы он полюбил ее. Глубоко вздохнув, Энди резко открыла глаза и тряхнула головой.
Она очень старалась, но теперь все, с этим покончено. В последний раз она позволила, чтобы ее порицали, отчитывали, третировали, не считаясь с ее волей. Всему есть предел. Она не выйдет за Филиппа Мастерсона! Здесь, в церкви, в этом подвенечном платье, она вдруг впервые отчетливо осознала, на что согласилась.
Энди была стройная, высокая девушка. И каждая клеточка ее юного тела бурно противилась этому ненавистному браку. Она не любит Филиппа. Ни капельки не любит. А ему, в свою очередь, нет никакого дела до нее. Он влюблен лишь в связи и влиятельное положение ее отца.
— Дорогая, ты уверена, что все в порядке? — В голосе матери звучало беспокойство.
Энди чуть было не заплакала навзрыд. Она представила себе, как мать сидит в первом ряду и вместе с сотнями приглашенных, расположившихся позади нее, ждет, когда наступит этот торжественный момент и ее маленькая девочка пойдет по длинному проходу к алтарю…
— Ты ведь знаешь, как много здесь друзей и коллег твоего отца, — продолжала Лилиан. — Они все очень влиятельные люди. Нельзя заставлять их ждать.
Энди раздраженно вздохнула. Ну конечно, мать беспокоится вовсе не о ней. Главная ее забота — как бы дочь не причинила неудобств напыщенным особам, которых пригласил отец.
— Все нормально, мама, — снова повторила Энди. Ее охватило привычное чувство обиды.
— Хорошо, милая. Я пойду сяду. Отец придет за тобой через пять минут. Когда мы снова с тобой увидимся, ты уже будешь миссис Филипп Мастерсон! — Она произнесла это так, словно ничто на свете не могло сравниться с честью носить имя Мастерсон. Вскоре послышался удалявшийся стук высоких каблуков; в воздухе остался тонкий аромат ее духов.
Все тихо. Трясущимися руками Энди сорвала с пальца эффектное обручальное кольцо, подаренное ей Филиппом, и положила его на туалетный столик. Затем слегка приоткрыла дверь. В коридоре никого не было. У нее перехватило дыхание. Чуть живая от страха, она облизнула пересохшие от волнения губы.
Теперь или никогда!
Она быстро выскочила в коридор, закрыла за собой дверь, повернула ключ в замке и отшвырнула его подальше. Дай Бог, чтобы они повозились хотя бы несколько минут, прежде чем сумеют войти и сообразят, что она исчезла.
