В платье со штампом - Анастасия Мамаева

4 апреля

Если бы я появилась на свет не 25 лет назад, а сегодня, то у меня были бы все основания сказать, что в день, когда я родилась, мир встретил меня неприветливо.

Я стою на остановке, жду автобус, который меня увезет отсюда, из поселка моих родителей к себе домой, в город. Видите меня? Да вот же я – засунула руки в длинные рукава свитера, хотя вовсе не холодно – просто надо чем-то занять руки. Наконец сажусь в автобус, протягиваю деньги водителю. Да, мне 25 с половиной, я сижу на переднем сиденье, и всю дорогу смотрю, как передо мной меняется небо, а на холмы заползает хвост автомобильной змеи. Мои губы не накрашены, на ногтях нет лака. Рядом со мной – большая сумка с продуктами, собранная мамой. Когда я выхожу на своей остановке, меня никто не встречает. Словом, все говорит о том, как запущена моя личная жизнь.

6 апреля

Наташа знакомит меня с ее подругой – Ларисой. На вид ей ориентировочно лет 35-38. У Ларисы светлые, завитые волосы, на губах – дурацкая оранжевая помада. Лариса бисексуальна. Мне это кажется любопытным и я задаю Ларисе всякие глупые вопросы. Та терпеливо отвечает. Наташа время от времени хихикает. Когда Лариса предлагает нам с Наташей придти на вечеринку бисексуалок в следующую субботу, мы соглашаемся.

13 апреля

До чего же весело находиться в комнате, где все присутствующие – женщины, и каждая – бисексуальна. Мне очень легко, но кажется, будто кончики моих нервов превратились в тревожные ножки двенадцати тысяч пауков. Все вокруг улыбаются, пьют красное вино, мартини, болтают о работе, но стоит любой из нас провести рукой по шее, плечу, коснуться груди, как множество цепких женских (или неженских?) взглядов следят за этим твоим движением. И странно – встретишься взглядом и знаешь: сейчас она думает о тебе и представляет тебя в своей постели.

Мы были уже веселы и откровенны, когда пришла крупная женщина лет тридцати пяти и села рядом со мной, разгладив свою короткую клетчатую юбку. Она плакала, и бормотала, что-то про мужчин, я слушала молча и подливала в ее бокал спиртное.

– Обозвал меня старой уродиной… – и слезы из ее глаз часто-часто закапали в рюмку с текилой и на столовые приборы, которые я перед ней положила.

– Однажды мне тоже так сказали, – сказала, сидящая напротив нас, женщина с внимательными темными глазами, и пригладила свои коротко остриженные волосы у висков. – Тогда шла домой и плакала, по пути увидела трех детей лет четырех-пяти. Зашла в магазин, купила шоколадные конфеты и стала угощать ими детишек. Они говорили по моей просьбе: «Тетя, ты такая красивая! Очень-очень красивая!».

Посмотрев с иронией, как гостья вытерла щеки, выпрямилась и потянула на себя миску с салатом «Оливье», женщина с внимательными темными глазами продолжила:

– И, знаете, ведь они и в самом деле думали, что я красивая. Немного конфет – и вот уже несколько человек считают меня красивой, и восхищаются мной. Я тогда еще подумала, что этих детей нужно брать с собой на свидания. Может, он им поверит…

– Да… с детьми надо не только ходить на свидания, с ними надо жить, – реплика принадлежала толстой светловолосой даме, замужней, и очень часто, как мне сказали, посещающей такие женские собрания. – Тогда сможешь удивляться всему. Понимаете? Ну вот для ребенка радуга – это «каждый охотник желает знать, где сидит фазан». А что такое радуга для нас? Что-то такое на небе и все, – и тут она хмыкнула.

– Для женщин у этой фразы есть другое толкование, – сказала нам женщина с внимательными глазами.

– Какое же? – азартно вскрикнула толстая дама.

– Каждый мужчина – это охотник, и его влечет к редким и вкусным птицам.

Какой-то женский голос зло захохотал, выкрикивая «это точно! Все так и есть!». Но больше было вздохов, и грусть словно кистью мягко провела по лицам женщин.

– Назвал старой уродиной, – жалобно протянула клетчатая гостья, давясь то ли слезами, то ли зеленым горошком, и закрыла руками лицо. Плечи ее затряслись.

– Так, хватит. Вставай. Вставай, пойдем со мной, я тебе помогу, – сказала одна сухонькая женщина, встав из-за стола, улыбаясь так, чтобы все понимали, какого рода будет эта помощь.

Заплаканная гостья тоже поднялась, нерешительно улыбаясь, и подошла к ней, и вместе они выглядели странно. Сухонькая женщина была гостье по плечо. Между тем, они взялись за руки и направились в комнату. Я смотрела, как клетчатая юбка гостьи – очень короткая – волнуется при каждом движении своей хозяйки. Странно, но эта юбка во мне что-то перевернула, и я не могла больше выносить взгляды сидящих за столом. Я выпила еще бокал вина, но так как лучше мне не стало, я выбралась из-за стола, потянула за собой Наташку. Мы оделись и поехали по домам.

– Ну и какие твои впечатления? – спрашивает меня Наташа.

– Цирк какой-то, – отвечаю.

– Да, согласна с тобой. Все очень искусственно.

21 мая

Близится лето и по ясным вечерам, солнце опускает на землю тонкую вуаль цвета красного золота: на блеклую прошлогоднюю траву, на усталые лица людей, делая их красивыми и вечными, на стволы сосен – и тогда их цвет становится похож на цвет моих волос, и я говорю себе:

Видишь, Юлька, ты не одна.

26 мая

Зашли с Наташей в кафе на Владимирском. Оно небольшое и уютное – невысокий потолок, арки из красного кирпича, ковры на стенах, на коврах всегда прохладно поблескивают сабли, кортики и кинжалы.

Тут же высокий круглолицый парень протянул нам меню.

– Девушки, проходите, я сейчас к вам подойду, – сказал он, улыбнулся и выбежал на улицу.

Мы заказали десерт и мартини (бьянко со льдом и лимоном – великолепная вещь). Только сделали пару глотков, и к нам подошел тот же парень. У него в руках тарелочка с нарезанной дольками дыней. Он садится за наш столик и представляется ночным администратором. Говорит, что сегодня не его смена и он может выпить с нами. Его зовут Ваня и, конечно же, он надеется, что он нам совсем не помешал напиваться мартини (он так и сказал: напиваться). Совсем наоборот, он хотел бы отвлечь нас от мартини некоторыми историями, случавшимися в его смену.

– Пока вы все еще не пьяны, я расскажу вам странную и нисколько ни веселую историю, – загадачно поведал