о бизнесе. Я стояла рядом с ним в каком-то оцепенении. Просто стояла и смотрела, как он ладонью режет воздух перед собой, и эти воздушные, рожденные им, кубы и трапеции беззвучно и незримо валяться на землю к его ногам.
«Зачем он так жестикулирует? – в каком-то полусне думала я. – «У его ног – сугробы. Он споткнется и упадет…»
Я представила, что на всех улицах высотой по человеческое колено навален этот словно фасованный воздух – плотный и мутно-стеклянный – ванильная нуга, когда слижешь с нее всю сладкую пудру.
– Снова задумалась? Что такое? Ты смотришь так, словно сейчас в моих руках по самурайскому мечу!
– Нет, мечей нет. Пустые руки, – голос у меня был слабый, и медленно произносились слова. – И ладони у тебя ярко-желтые.
Он посмотрел на свои руки, но, конечно, ничего не увидел.
– Ладно, – согласился он. – А почему желтые?
– Цвет беспокойства, тревоги.
– Ага-ага. Ну что ж. Пусть так. Пойдем-ка отсюда, – сказал Доберман, обнимая меня одной рукой за талию.
Мы медленно пошли к выходу из парка. Сначала молчали, но потом Доберман меня остановил, и спросил:
– Юль, я не знаю, как ты ко мне относишься, что ко мне чувствуешь… Мне трудно. Вот скажи, если оценивать твои чувства ко мне по шкале от нуля до единицы, какую ты цифру назовешь?
– А единица – это любовь?
– А единица – это любовь, – подтвердил Доберман.
Я немного помолчала.
– Ноль три.
– Что? Я не понял.
– 0,3. Как маленький бокал пива.
Доберман поднял руку, словно хотел меня ударить, но тут же опустил. Я закрыла уши ладонями, чтобы не слышать, что он говорит, и быстро пошла обратно к празднику, к людям.
28 мая
Встретилась с друзьями.
Миша протянул нам коробку. Мы заглянули. Там были тонкие сигаретки разных цветов – голубые, розовые, черные, желтые.
– Цветные сигареты? Сам сворачивал?
– Да, и красил сам. Но они еще и вкусные. Понюхайте. Э, нет, сначала отгадайте!
– Голубые – с ментолом?
– Да.
– Розовые – с клубникой.
– С марганцовкой, – буркнула Катя.
– А коричневые? С корицей? С шоколадом?
– Желтые – апельсин? Банан?
– А ведь это прелестно, – говорю я, с удовольствием глядя на эти разноцветные табачные палочки.
– Думаю, запустить в массовое производство. Продам идею какой-нибудь табачной фабрике.
– Прелестно. И кто будет их курить?
– Студенты, – ответила Наташа.
– Студенки, – зажмурившись, мечтательно добавил Миша.
– И дети, – сказал Дима.
Мы помолчали. Миша начал кусать губы. Я положила банановую сигарету обратно в коробку. Все сделали также. Миша закрыл коробку. Димка глядел на него сочувственно.
– Ладно, не переживай, – сказал он.
Миша ответил:
– Ничего, все отлично. Будем работать.
Когда я прощалась у метро с подругами, Катя мне тихо сказала:
– Знаешь, что мне сказал Дима? Сказал, что купит тебе к лету газонокосилку, и будет ездить с тобой в солнечные дни не в Тоскану, а на самые симпатичные поля Ленинградской области.
– О-о-о… – протянула я.
– Представь, во что он трансформировал твою мечту? – презрительно, и в то же время шутя, прошипела Наташа. – Как это черство – газонокосилка и Ленинградская область… Человек без сердца.
Катя прикрыла рукой Наташин рот, и за руку потянула ее к входу в метро. Я кивнула им и Мише, поспешившему за ними. Потом ко мне подошел Димка и мы улыбнулись друг другу.
– Дим, а что, в самом деле, летом поедем стричь траву?
– Да, – просто ответил он.
Я наверное в первый раз внимательно всмотрелась в его лицо, глаза – лицо и глаза того, который всегда был рядом. Я смотрела и смотрела на него, и мне все в нем безумно нравилось. В конце концов, я смущенно отвела глаза, подошла ближе и прижалась щекой к его щеке.
Захожу в кафе на Владимирском. В то, где мы с Наташей год назад совмещали мартини и дынные дольки. За одним из соседних столиков замечаю Ваню, администратора кафе, выпивающего с тремя привлекательными девицами.
Мне приносят чай и блинчики. Они остывают, а я улыбаюсь своим мыслям. К концу рабочего дня позвонил Димка:
– Жду тебя завтра, ладно? Люблю тебя!
Так и вижу, как он это произносит: четкими, резкими фразами, глядя прямо в глаза.
Я расплачиваюсь у стойки и выхожу из кафе. Пахнет летом. Я оглядываюсь по сторонам и улыбаюсь. Приятно видеть, что все именно так, как и должно быть поздним вечером: мягко сгорают фонари, и по небу несутся – куда? – неясные бесшумные трамваи.
В оформлении обложки использована собственная фотография автора.
