Джесс с горечью чувствовала, что он просто-напросто использует ее в своих целях, хотя совершенно не могла понять, почему это так ее оскорбляет. И почему-то у нее было неприятное ощущение, что Моника тоже ее использует. Она никогда не чувствовала себя непринужденно с ней, но почему-то эта красавица постоянно искала ее общества.
Девушка с содроганием вспомнила, какие чувства нахлынули на нее в тот самый день, когда Луиджи ушел от нее на встречу с ирландскими актерами. Откликнувшись на стук в дверь, она обнаружила за дверью Монику. В безумные мгновения, проведенные в обжигающих страстью объятиях Луиджи, она ни разу не вспомнила об этой итальянке, но, наверное, даже застигнутая врасплох нарушительница супружеской верности не почувствовала бы себя более виноватой, чем она, открыв тогда дверь.
Пожалуй, единственное, что их объединяло, это то, что они были единственными женщинами, жившими в этом отеле, подумала Джесс. Когда бы она ни думала о Луиджи, обязательно рядом оказывалась Моника, постоянно молчаливо давая понять, что Луиджи принадлежит ей, и только ей, даже если внешне все выглядит по-другому. А действительно, как это выглядит внешне? Она не имела понятия об этом, сокрушенно признала Джесс. Она бросила встревоженный взгляд на пляж, молясь, чтобы они начали наконец работу, в которую она могла бы включиться.
Только крайне самоуверенная женщина могла бы с таким спокойным безразличием, как Моника, вести себя в неприятных ситуациях, когда Луиджи откровенно флиртовал с единственной в съемочной группе, не считая самой Моники, женщиной. Он запросто мог бы выбрать одну из горничных отеля, так нет же, он выбрал ее! Даже Пьетро это заметил – хотя Джесс ни слова не знает по-итальянски, она инстинктивно поняла, что именно по этому поводу Пьетро увещевал режиссера прошлой ночью в баре. Но, в отличие от нее, Пьетро отчетливо представляет истинные взаимоотношения Луиджи и Моники – и то, что в этих отношениях делает другую женщину невольной заложницей. Именно так ее и используют, с негодованием сказала она себе, удивляясь, как сразу не почувствовала таинственные токи напряжения, пульсирующие между почти равнодушной спокойной итальянкой и слишком погруженным в свои мысли, часто меняющим настроение режиссером.
Если бы это был киносценарий, Луиджи и Моника были бы звездами, а она… разве что малоизвестной бедной актрисой, нанятой для использования в массовке.
– Джесс, – прогремел над ухом голос Луиджи, – встаньте около скалы с желтой меткой, пусть Пьетро сориентируется по вашему силуэту!
Как человек, получивший отсрочку приговора, Джесс вскочила и помчалась к скалам, роясь на бегу в карманах в поисках блокнота.
– Это действительно очень просто, – сказал Луиджи в один из редких случаев, когда вспомнил о своем обещании ввести ее в курс дела. – Некоторые режиссеры используют маркеры, чтобы направлять каждый шаг в каждой сцене, но я считаю, что это мешает естественному передвижению актеров. Однако сейчас мы работаем с тремя новичками, не имеющими опыта в кино, и, поскольку у нас нет времени на репетиции, боюсь, что придется поступить почти как в хореографии… В студии каждому актеру будет присвоен свой цвет, и затем монтажники разметят мелом соответствующих цветов их маршруты. На мокром песке мел, ясное дело, не годится, поэтому нам придется использовать для ориентиров что-то другое.
Одеревеневшими от холода руками Джесс листала свой блокнот, пока не нашла то, что нужно. Используя свои заметки как подсказку, куда именно она положила кусочки пластилина, который приходилось использовать вместо мела, они окинула взором скалы. У нее тревожно защемило сердце, когда поблизости ничего не оказалось. Она снова взглянула в блокнот. В этой сцене должны быть задействованы только три маркера: желтый – для отца, красный и голубой – для сыновей; они даже не должны двигаться, а просто неподвижно всматриваться в море.
Джесс охватила паника. Кажется, все так просто, но Луиджи и Пьетро потребовались долгие, казавшиеся бесконечными часы мучений, чтобы точно определить, кто где должен находиться.
– Джесс!
– Подождите минутку! – крикнула она, пытаясь успокоиться. Она снова лихорадочно осмотрела скалы в поисках голубого маркера, красного… хоть какого-нибудь!
– Ради бога, просто встаньте перед большой скалой, что слева от вас! – прорычал Луиджи, когда она заколебалась.
Теперь уже совершенно взвинченная, Джессика споткнулась о камень и, чуть не упав, бросилась исполнять приказы, которые быстро и яростно отдавал рассвирепевший режиссер.
В последние дни мысли о статье отошли в ее сознании на задний план, но однажды она все-таки напишет все, что думает об этом тиране, мстительно поклялась она себе. Джесс вздрагивала от ледяного ветра, не смея шевельнуться, пока Луиджи и Пьетро суетились вокруг, быстро тараторя что-то по-итальянски. В своей обычной привередливой манере они подбирали правильный угол для одного, идеальный ракурс для другого… Может быть, она преувеличивает, раздраженно подумала Джесс, но со стороны можно вообразить, что сейчас будет сниматься главная сцена всего фильма, никому и в голову бы не пришло, что обсуждаются всего лишь разные варианты завтрашних съемок!
– Все, на сегодня хватит! – крикнул ей Луиджи спустя некоторое время, показавшееся ей часами. Накрапывал мелкий дождик, и ее одежда стала намокать.
– Я буду через минуту, – откликнулась Джесс, только сейчас заметив, что съемочная группа и большая часть оборудования уже исчезли с пляжа. – Мне еще нужно кое-что проверить.
– Что, черт возьми, вы собираетесь проверять? – прозвучало у нее за спиной через несколько мгновений.
Джесс сделала вид, что не расслышала, продолжая копаться в своих теперь промокших от дождя записях.
– Кажется, я предлагал использовать для маркеров краску! – Глаза Луиджи раздраженно сузились, когда он окинул взглядом неразмеченную линию скал.
Джесс удержалась от возмущенного ответа. Он предлагал сразу многое, но ей тогда показалось, что окончательное решение оставлено все же за ней.
– Я думала, вы не захотите, чтобы нас обвиняли, что мы портим такое красивое место, а это обязательно произойдет, если мы размалюем скалы краской, – заявила Джесс как можно спокойнее. – Поэтому я воспользовалась пластилином.
– Ну, и где же вам пластилин? – продолжал Луиджи, как бы демонстрируя своим видом олицетворенное терпение.
– Не знаю… – пробормотала Джесс. Она повернулась к нему с намерением извиниться, но увидела на его лице выражение, которое нельзя было назвать иначе, чем насмешкой, и вспыхнула от злости: – Вы прекрасно знаете где! Он исчез!
