Хэлли показала на портрет женщины с решительным лицом. Она была одета в простую темную блузу, длинную юбку и ботинки. Прапрабабушка сидела в кресле, и на коленях у нее лежал шестизарядный револьвер.
– Вскоре после переезда, – продолжала Хэлли, – Гортензия стала жаловаться хозяевам соседних участков, что их цыплята и лошади постоянно забредают на ее землю. Она просила владельцев поставить забор, но они не обратили на ее просьбу ни малейшего внимания. Тогда она установила шестифутовый забор из сетки. Лошади не могли пройти, но для цыплят это была не помеха. Они вскарабкивались на верхушку и с победными криками обрушивались на землю Гортензии.
Марк и остальные посетители засмеялись. Хэлли любила рассказывать эту историю, но сегодня она превзошла саму себя. Она старалась для Марка, и, очевидно, не зря: каждый раз, как их взгляды встречались, она читала в его глазах восхищение.
За следующие полчаса Хэлли успела рассказать о плетении корзин, ремесле коренных американцев, объяснила устройство слуховых окон, показала коллекцию кукол Элеоноры Анны Бисли, которая умерла в десять лет от дифтерии. И все это время Хэлли чувствовала, что Марк с интересом наблюдает за ней.
Щеки ее покраснели от смущения, грудь напряглась, а соски затвердели, и она знала, что через тонкую ткань блузки это должно было быть видно. Тепло разливалось по телу. Понятное дело, все это очень ее отвлекало, и Хэлли изо всех сил сосредоточилась на рассказе.
– Гортензия спросила позволения стрелять цыплят и получила его с легкостью, потому что никто не думал, что она говорит серьезно. Но она купила револьвер. И Гортензия сделала то, что собиралась, – пристрелила двоих и перебросила их через забор.
– О, нет, – выдохнула молодая женщина в очках.
– Им бы все равно рано или поздно свернули шею и отправили бы их в суп, – сказала Хэлли с улыбкой. – Когда фермеры подняли шум, оказалось, что многие жители были рады ее поступку, потому что и в их дворы тоже захаживали беспризорные цыплята. Тогда приняли новую резолюцию и постановили: цыплят и прочую домашнюю птицу держать в специальных загонах. Мисс Гортензия стала героем дня. Ее хвалили и боялись, о ней складывали легенды. Так она и вошла в историю как леди с ружьем, гроза цыплят, первая женщина-мэр Промиса. Она умерла незамужней в возрасте девяноста одного года.
– Боже мой, как интересно, – прошептала какая-то престарелая леди.
– Спасибо. На этом наша экскурсия заканчивается, леди и джентльмены. Можете осмотреть помещение сами, – она махнула рукой в сторону множества других комнат, – только, пожалуйста, не трогайте ничего руками. Наши экспонаты древние и очень хрупкие.
Экскурсанты разошлись по дому, Марк же с улыбкой подошел к Хэлли.
– Значит, это твоя родственница? Барышня с крепкой рукой.
– Да, она была такая.
Он заглянул в ее лицо, прежде чем задать очередной вопрос:
– Если она не была замужем, то как ты с ней связана?
Его пронзительные глаза, казалось, смотрели ей прямо в душу.
– У Гортензии были брат и сестра, намного моложе ее. Они переехали в Промис все вместе. Я ее потомок по линии брата.
– Изучаешь генеалогическое дерево?
– Да. Это мое хобби, если можно так сказать.
Он улыбнулся и прикрыл глаза.
– А чем еще увлекаешься?
Совершенно невинный вопрос, но Хэлли почувствовала такой скрытый смысл, что ей стало не по себе.
– Ну, я...
Она не успела ответить, как у Марка зазвонил сотовый телефон. Он вытащил его из кармана и приложил к уху.
– Да?.. Хорошо, буду через минуту. – Он убрал телефон и с виноватым видом посмотрел на Хэлли. – Мне нужно идти. Извини.
И ушел.
Хэлли пыталась убедить себя, что это к лучшему, что она должна чувствовать облегчение, потому что он только мешал ей и не давал сосредоточиться. Но вместо этого она чувствовала себя так, словно кто-то выключил свет, источник тепла и энергии, и она осталась замерзать. Одна.
– Ты можешь идти, Кэрри, – сказала Хэлли своей помощнице. – Уже почти пять, больше посетителей не будет. Я все закрою.
Пухленькая молоденькая красавица поднялась из-за стола с брошюрами.
– Ты уверена, Хэлли?
– Послушай, у тебя же экзамен завтра.
Девушка сердечно поблагодарила ее и заторопилась на улицу. Хэлли поднялась на второй этаж, чтобы убедиться, что все обесточено. Ее внимание привлекла фотография, висевшая у выключателя. На фотографии была запечатлена молодая красивая пара, одетая в классический вариант семидесятых годов: на ней – длинное пышное платье, на нем – джинсы клеш, футболка. Волосы до плеч. У женщины на руках маленькая девочка с большим бантом на головке. Мужчина с обожанием смотрел на девочку.
У Хэлли на глаза навернулись слезы. Это была счастливая семья. А тот, кто ограбил музей, забрал все самое ценное для нее – воспоминания о семье. Слава богу, не украл эту фотографию – теперь это была единственная вещь, связанная с ее родителями. Хэлли практически не помнила себя в пять лет, но в глубине души знала, что ее любили и лелеяли.
Слезы полились из глаз. Хэлли дала волю своим чувствам и не услышала шагов за спиной. Кто-то кашлянул, она обернулась.
Марк стоял в дверном проеме. Улыбка исчезла с его лица, когда он увидел ее слезы. Марк двумя шагами пересек комнату и подошел к ней.
– Хэлли, в чем дело? Что произошло?
– Все нормально. – Она попыталась улыбнуться, но вместо этого только зашмыгала носом, а слезы потекли еще сильнее.
– Хэлли, – сказал Марк, затем взял ее за руки и привлек к себе. Он был таким большим и таким сильным. От него пахло приятной свежестью и теплотой.
Она расслабилась и положила голову на его мощную грудь, почувствовав себя защищенной. От этого еще больше захотелось плакать.
Он погладил ее по голове.
– Случилось что-то плохое?
Она покачала головой, подняла глаза, чтобы сказать ему, что это всего лишь эмоции, ничего больше. Но когда встретилась с ним взглядом, то непроизвольно вздохнула. Между ними пробежала искра, Хэлли ощутила, как неведанное чувство охватывает ее с головы до ног, и поняла, что он испытывает то же самое.
Ноздри Марка раздувались, в глазах засветилось желание. Хэлли смотрела, как завороженная, в его горящие глаза, а губы Марка приближались к ее губам.
Хэлли ответила на его поцелуй со страстью, которой не ожидала от себя. Она никогда не целовалась с Фредом так чувственно. Марк издал какой-то звук – не то стон, не то рык, – и она вздохнула, чувствуя, как волна за волной ее накрывает приятное возбуждение.
