Жизненные показатели в норме, состояние стабильное. Сознания нет. И неизвестно, будет ли. Зато известно, что ходить – да что там ходить – шевелиться даже! – этот больной не будет никогда.
Иван Семенович осуждающе глянул на еле видную полосочку, змеившуюся через шейный позвонок на одном из рентгеновских снимков. Именно эта сволочная полоска сделала еще молодого и сильного человека полнейшим инвалидом. А второй снимок – затылочной части черепа – заставил рентгенолога предположить, что дальнейшая жизнь этого человека, вполне возможно, будет чисто растительной. Впрочем, на этот счет у Ивана Семеновича было свое, более оптимистичное, мнение.
– Что, Иван Семеныч, не просыпается? – поинтересовалась баба Мотя, тоже заходившая в палату явно чаще, чем этого требовали ее служебные обязанности.
– Пока нет, – ответил доктор.
Леонид молча наблюдал происходящее со своей койки.
– А очнется?
– Думаю, да. Давление стабильное, кровь неплохая. У него просто железный организм.
– Слава богу, что мы вчера задержались в холодильнике. Если б быстро выложили, он бы ночью от холода помер.
– Знать бы, что лучше… – задумчиво произнес доктор. И осекся: на него пристально смотрел больной.
Своим шестым медицинским чувством Иван Семенович понял, что его слова больным были услышаны и прочувствованы. И еще: они не открыли больному Америку. Если бы он мог, он бы понимающе улыбнулся. Но он не мог даже этого.
У доктора наконец проснулись его условные рефлексы. Он наклонился к больному:
– Вы меня слышите? Если да, закройте глаза.
Больной послушно закрыл глаза.
– Вы можете говорить?
Глаза открыты.
– У вас что-нибудь болит?
Глаза открыты.
– Плохо тебе, милый? – совсем не по-медицински спросила баба Мотя и погладила лежащего по повязке.
… Глаза закрылись надолго.
3Ольга Сергеевна шла по коридору своей знаменитой летящей походкой. Полы накрахмаленного халата развевались, высокий белый колпак делал еще строже и без того холодное, хотя и очень красивое лицо.
«На этой двери – поправить табличку, – машинально отмечала она. Услышав из процедурной чересчур громкий для больницы смех, мысленно отметила в своем «гроссбухе» и это. – Опять небось Наташка. Никак не понимает».
Она ровно относилась к местной возмутительнице спокойствия, но та ненавидела Ольгу Сергеевну всей своей искренней душой. В Ольге Сергеевне Наташка наблюдала все, что лично не любила. Например, Наташка не представляла, как можно провести в этих вонючих стенах столько лет жизни! Нет, Наташка не такая дура, как баба Мотя или Ольга Сергеевна. Не все же время среди больных ей будут попадаться только неимущие кобельки. Что, конечно, тоже неплохо. Когда-то ей попадется умный богатый старик, очарованный ее молодостью и свежестью. И она честно будет за ним ухаживать, пока он не умрет. А может, в нее влюбится и вовсе не старый человек. Ей же не только богатства хочется, а счастья. Хотя эти два понятия для малоимущих не слишком отличимы. А Наташка была откровенно малоимущим человеком и оставаться таковым не собиралась.
Ольга Сергеевна у многих вызывала двоякое чувство. Безупречно красивое лицо. Роскошные желтые волосы, правда, тщательно скрываемые под непременным колпаком. Отличная фигура, угадываемая даже под халатом.
И столько холода в глазах, что даже признанные больничные ловеласы отказывались от попыток приручения старшей медсестры. Жертвы неудачных опытов в этом направлении даже пытались распространить слух о ее нестандартной ориентации. Но этот фокус не прошел: все, кому надо, знали, что у Ольги Сергеевны имеется дочь Санька, тринадцати лет. Такая же красивая. И такая же холодная, как мама. Никаких сомнений в родстве.
Ольга Сергеевна улыбнулась. Вот бы больничные сплетники узнали, откуда она сейчас пришла!
С Сашей Лордкипанидзе Ольга Сергеевна (тогда еще просто Ольга, без отчества) появилась в больнице в один и тот же день. Строгая красавица, с отличием закончившая медучилище. И уж совсем нестрогий анестезиолог, московский в нескольких поколениях грузин, у которого от древних корней остались только горячий нрав и патетичность застольного общения. Ну и любовь к красавицам, конечно. Особенно к недоступным.
С Ольгой его ожидал полный облом: все атаки, от лобовых до самых изощренных, закончились абсолютным провалом. Потанцевать – пожалуйста. Можно даже не на пионерской дистанции. Посмеяться над острым анекдотом – не возбраняется. Но все чуть более глубокие поползновения пресекались только Ольге свойственным способом. В ходе мягкого ползучего наступления ладони Лордкипанидзе вдруг ощущали, что имеют дело с холодильником. И поскольку секс с бытовым прибором в его планы не входил, он и сам моментально остывал.
Саша злился, обижался даже. После очередной неудачи проверял свои мужские чары на какой-нибудь другой представительнице прекрасного пола. Чтоб не заработать комплекса неполноценности. На других срабатывало. Но не здесь.
Каково же было его разочарование, когда где-то через полгода под Ольгиным идеально выглаженным халатиком вдруг зримо выступили очертания очень конкретной беременности. Понятное дело, не имеющей никакого отношения к бедному Лордкипанидзе.
Это просто убило горячего молодца. Такова их неприступность!
Он и злился, и проклинал задевшую его сердце девицу. Сотни раз доказывал себе и друзьям, что все они, которые в платьях, лицемерные и обманные. Но себя-то не уговоришь: Александр прекрасно понимал, что заноза в душе останется если не навсегда, то уж точно надолго.
В порядке лечения такого рода недуга он даже женился. На очень хорошей девушке, совсем не связанной с медициной. Чтоб уж ничего общего.
На свадьбу позвал Ольгу. Дабы знала, что упустила.
Она только родила, но попросила подругу посидеть с крошкой и пришла. И в загс, и в кафе, где отмечали.
В загсе как-то все прошло ничего, спокойно. Ольга, конечно, и там была чертовски красива, но и его невеста тоже была хороша. Да еще фата придавала романтизма.
Кстати, Лордкипанидзе до свадьбы свою молодую невесту как женщину не знал. Сдержал свой темперамент. Кутить так кутить!
Но вот в кафе его дьявольские планы душевной реабилитации дали такую трещину, что и в год не замазать.
К Ольге тогда потянулись все свободные кавалеры. Каждый ее танец по-живому резал сердце ревнивого грузина. Ситуация была сумасшедшая: женился на одной, а ревновал другую.
А потом Ольга, по своему обыкновению, отшила всех и села в кресло в холле. Закинула ногу на ногу, как всегда, привычно и естественно, выпрямив гордую спину. Великая и недоступная. «Как коммунизм», – почему-то пришло в голову аполитичному Лордкипанидзе.
