В моей семье и так достаточно проблем. Не хватало мне еще связаться с дочерью врага, — пронеслись в голове Обри слова Лайама.
— Я посмотрю, что можно сделать.
Но она не собиралась обращаться к Лайаму. Она поговорит с их общими рекламодателями. Если в ИХЭ что-то не так, это наверняка кто-нибудь заметил.
Но все равно это грязно.
Ее отец вернулся к своим бумагам, а это означало, что он ее больше не задерживает. Обри пошла в свой кабинет. Бывали дни, когда она просто ненавидела свою работу. Это был именно такой день. Она открыла дверь кабинета и замерла от неожиданности. На ее столе в хрустальной вазе стоял огромный букет цветов.
Розы и азиатские лилии нежнейшего бледно-розового цвета благоухали на весь кабинет. Кто их прислал? Она никогда ни от кого не получала цветов, не считая дежурного букета ко дню рождения от отца. Она подбежала к столу и перевела дух, прежде чем открыть запечатанный конвертик, лежавший в цветах.
«Их цвет напомнил мне твое платье, а аромат — тебя. Еще раз спасибо за картину. Л.».
Лайам. На балу она была в платье из бледно-розового шелка, расшитого стразами. Он это помнил. Она приложила руку к колотящемуся сердцу, потом достала из сумочки визитницу, вытряхнула все ее содержимое на стол и нашла карточку Л а йама, которую он дал ей в баре. Почерк был тот же. Он написал это сам, а не продиктовал по телефону цветочнику. Это было очень важно, хотя она и не знала, почему.
Только не впадай в романтику, Обри.
И что теперь? Поблагодарить его по электронной почте? Она не смела писать отсюда, где все поступающие и исходящие были доступны любому, но могла сделать это с домашнего компьютера. Послать ему вежливую, но холодную открытку? Или лучше позвонить? Опять-таки не отсюда.
Не придя ни к какому решению, Обри сунула обе визитки в сумочку и попыталась прогнать с лица улыбку.
Зачем он себя мучает? Надо сделать так, как она сказала. Выкинуть трусики и попытаться уснуть.
Но Лайам не выкинул их. Он лежал в кровати, перебирая пальцами черный атлас.
Он лег рано в надежде отоспаться, но теперь вертелся с боку на бок, вдыхая ее запах, исходивший от шелка. Потом бросил трусики на ночной столик, включил свет и приготовился провести еще одну ночь, глядя в потолок.
Что такого в Обри Холт, что ее так трудно забыть? Фиалковые глаза? Стройное тело? Ее аромат? Или то, как она сводила его с ума в постели? Если бы он мог понять, в чем ее очарование, ему было бы легче от него отделаться.
И что такого в нем, что его все время тянет к «не тем» женщинам? В колледже это была старшекурсница. Он узнал, что она замужем, только после месяца бурного романа и немедленно порвал отношения с ней. В университете он встречался с женщиной, искавшей в его объятиях утешения после неудачного брака. Она разбила ему сердце, вернувшись к мужу.
Все это научило его с первого взгляда определять, есть ли у женщины мужчина.
У Обри мужчины нет.
Остановись.
Зазвонил телефон, и он был рад, что его оторвали от этих мыслей. Лайам поглядел на часы у кровати. Одиннадцать. Наверное, Кейд. Он поднял трубку.
— Привет.
Тишина.
— Привет, — повторил он.
— Лайам.
У него разом подскочил пульс. Не Кейд.
— Обри?
— Извини, что так поздно. Я тебя не разбудила?
— Нет.
— Спасибо за цветы. Они прелестны. — Ее слова звучали не совсем естественно, как будто она их заранее отрепетировала.
— Я очень рад. Они напомнили мне тебя.
— Ты не должен так говорить.
— Может быть. — Никаких «может быть». Не должен. Но он подумал об Обри сразу, как только увидел этот букет в витрине цветочного магазина во время утренней пробежки. Он и так думал о ней всю неделю. Почему это утро должно было стать исключением? Во время перерыва вместо того, чтобы идти на ланч с Кейдом, он помчался в магазин.
— Ну… пока. Я просто позвонила, чтобы… чтобы поблагодарить тебя.
Лайам не хотел, чтобы она вешала трубку. Он снова взял в руки ее трусики.
— Что ты делаешь?
— То есть?
— Прямо сейчас… что ты делаешь? Он слышал в трубке ее дыхание.
— Собираюсь в кровать.
— Я уже там. — Что?
— Я уже в кровати.
— О! О господи. Ты один? Я не…
— Обри, ты не помешала. Я один. А ты?
— Я? Конечно… То есть да, я одна.
Он улыбнулся.
— Что на тебе надето?
— Лайам… Ты не должен…
Она была шокирована. Он перешел границу. Ему не стоило бы удивляться, если бы она бросила трубку.
— Белая шелковая ночная рубашка.
Он сразу же представил себе ее и едва не застонал.
— Короткая или длинная?
— Длинная. — Долгая пауза. — А на тебе? Его сердце тяжело билось.
— Здесь только я и твои трусики. — Зачем он так сказал?
— Ты носишь мои стринги?
Он резко сел в кровати, с трудом переводя дыхание.
— Конечно, нет. Я их держу. В руке.
Ее тихий смех отозвался дрожью во всем его теле.
— Ты меня напугал.
— Ты подумала, что я трансвестит?
— Да. А ты что, трансвестит?
— Конечно, нет.
— Все равно. Ведь мы все равно не видим друг друга.
— Нет.
— Пока.
Но Лайам не хотел отпускать ее и мучительно искал, что бы еще сказать. Он вспомнил, что она говорила в баре, еще не зная, кто он.
— Бежала сегодня сломя голову?
— Ты имеешь в виду — из офиса? Хотела. Очень. Последнее время все чаще.
Она лежит в кровати или сидит на краю? Он хотел спросить, но не решился.
— И у меня то же самое.
Лайаму очень хотелось с кем-нибудь поделиться своими тревогами. Раньше он шел с этим к деду или к Кейду, но сейчас это бессмысленно. Тревожился он именно из-за безумного плана своего деда, а Кейд… Кейд был сотрудником холдинга и почти что членом семьи. Лайам чувствовал себя костью среди своры голодных собак. Все от него чего-то хотели. Сотрудники. Сородичи.
Он открыл было рот, но вовремя остановился. Обри работает на конкурентов.
— Может быть, со следующей недели все наладится? — спросила она.
— Вряд ли. Я за неделю ни разу не вырвался на ланч.
— Не всегда же так будет.
Так будет до тех пор, пока его дед не отменит свое безумное условие.
— Я надеюсь. Пусть у тебя все тоже наладится. Спокойной ночи, Обри. Мне очень приятно, что ты позвонила.
— Мне тоже. Спокойной ночи, Лайам. Я не буду говорить «до свидания», потому что это неправда.
В дождливом дне есть своя прелесть.
Ненастная погода вынудила Лайама перенести утреннюю пробежку в тренажерный зал ИХЭ, где он надеялся встретить своего деда и поговорить с ним в нерабочей обстановке.
Судя по взмокшей на спине и под мышками футболке, дед разминался на беговой дорожке уже давно. Было только 5:30, но он вставал рано. Как обычно, телевизор под потолком зала был настроен на Си-эн-эн.
