— Это выглядит не очень тепло, — ворчит он и проводит пальцами по волосам. Его бицепс напрягается, и я задаюсь вопросом, каково это — облизать его.
— Я могу сказать то же самое. — Я показываю рукой на его обнажённую грудь.
Он натягивает футболку через голову, и прежде чем я успеваю опомниться, его идеальный торс уже прикрыт. Глупая я и мои глупые слова.
— Тебе нужно надеть штаны. — Его челюсти сжимаются, когда он пронзает меня тяжёлым взглядом.
— Шорты сойдут. На мне гольфы, — возражаю я.
Он закатывает глаза и неторопливо идёт к сумке в углу. Когда он наклоняется, чтобы порыться в ней, я получаю прекрасный вид на его упругую задницу. Я смотрю на него, подавляя стон. Он прерывает моё слюнопускание, когда швыряет в меня спортивные штаны.
— Я надену их, если мне станет холодно. — Я одариваю его фальшивой улыбкой, прежде чем подскочить к камину и погреть руки перед мерцающим пламенем.
Он подходит ко мне и подражает моим действиям. Наши руки соприкасаются друг с другом. Я дрожу, но не от холода. От предвкушения. Однако он не понимает меня и разочарованно вздыхает.
— Надень штаны.
— Я в полном порядке. Ты слишком властный.
Я ожидаю, что он начнёт спорить, но вместо этого он обнимает меня и притягивает к себе под видом согревания. Я прижимаюсь к его твёрдому телу, вдыхая его мужественный запах.
— Как ты справляешься? — внезапно спрашивает он.
Я напрягаюсь от его вопроса.
— Я в порядке.
— Нет… не из-за того, что ты здесь. — Его пальцы крепче сжимают моё бедро. — Насчёт твоей мамы.
У меня вырывается сдавленный звук. Достаточно одного упоминания о ней, и слёзы жгут мне глаза. Моя грудь физически болит, как будто вся эта боль заперта внутри без малейшего шанса на выход. Иногда я просто хочу вырезать её из себя.
— Это больно.
Я удивлена, что произнесла эти правдивые слова. Папа несколько раз спрашивал меня об этом, но я всегда делала для него храброе лицо, потому что знала, что ему тоже больно. С Адамом, безопасно просто выпустить это.
— Мне очень жаль, Элма.
Слеза соскальзывает с моего глаза и скользит по щеке. Я шмыгаю носом и пожимаю плечами.
— Всё нормально.
Он притягивает меня к себе, чтобы по-настоящему обнять. То, что я нахожусь в его сильных, сладких объятиях, что-то делает со мной. Я чувствую трещину. Прямо по центру своей груди. Как будто, если я позволю ему, у Адама хватит сил расколоть меня и помочь вытащить боль наружу. Рыдание душит меня, и он сжимает меня ещё крепче. Его пальцы пробегают по моим всё ещё влажным волосам, и он целует меня в макушку. Всё это так интимно и нежно. С тех пор как познакомилась с ним, я видела, как он переживает мириады эмоций. В основном он пытается держаться на расстоянии, рыча и хмурясь. Но иногда он удивляет меня яркими улыбками и проблесками своей уязвимости.
Вместо того чтобы вешать лапшу мне на уши, которая всё равно не помогает, он просто держит меня. Я таю в его объятиях и молюсь, чтобы этот момент никогда не кончался. Прошла целая вечность с тех пор, как я чувствовала защиту и заботу. Мама умерла, а папа в моральном коматозе. Адам заполняет дыру, которая уже некоторое время пустует.
— А ты никогда не думала о том, чтобы играть в софтбол? — спрашивает он хриплым, но мягким голосом.
— Я играла, когда училась в средней школе, но… — у меня болит в груди.
— Но, что?
— Я начала играть в волейбол в девятом классе. Это было наше увлечение. Наше с мамой. Она была как почётная мама команды. Все её любили. — Мои слова звучат как шёпот. Теперь, когда я говорю о ней, я не хочу останавливаться. Слёзы неуклонно текут по моим щекам, и я знаю, что пропитываю ими его футболку.
— Она была прелестна. Несколько раз, когда я встречал её, думал, что она была удивительной женщиной. Слишком потрясающей, чтобы быть с таким, как твой папа, — поддразнивает он со смешком.
Я тихонько рассмеялась.
— Папа всегда говорил, что она слишком хороша для него, а ему просто повезло. Он дразнился, что это ей не повезло. — Моя улыбка исчезает. — Оказывается, он был прав, потому что она заболела раком.
— О, милая, — бормочет Адам. — Мне очень жаль.
Я тихо плачу, уткнувшись ему в грудь. Я чувствую себя глупо, но от высвобождения всей сдерживаемой внутренней боли, мне становится легче. Рита никогда не хотела говорить о моей маме, однажды сказав, что это было удручающе. Чтобы удовлетворить её, я не стала рассказывать ей о том, как мне грустно рядом. Она, будучи моей лучшей подругой, пыталась отвлечь меня парнями, шутками и походами в торговый центр.
— Я скучаю по ней, — отвечаю я срывающимся голосом.
Он гладит меня по волосам.
— Я знаю.
Когда я успокаиваюсь и всё, что можно услышать — это время от времени икота от моего плача, он снова говорит:
— Ты бросила волейбол во Флориде?
Моё сердце сжимается.
— Было как-то неправильно заниматься этим без мамы.
Пальцы Адама путаются в моих волосах, и он тянет за них, пока я не смотрю на его грубое красивое лицо. При свете, мерцающем сбоку на его лице, я лучше вижу шрамы. Кожа слегка неровная, и тени танцуют в углублениях, которые не так заметны днём. Я не могу удержаться, чтобы не протянуть руку и не погладить его по щеке. Он вздрагивает и закрывает глаза.
— Что случилось?
Его глаза снова открываются, и на лице появляется страдальческое выражение.
— Прошлое. Меня пытались убить. Я выжил. — Он стискивает зубы и отводит взгляд.
Моё сердце колотится и болит. Я только что выплеснула свои чувства перед ним, но он совсем не раскрывается.
— Вижу.
Его рука обхватывает моё запястье, и он отводит мою руку от своего лица.
— Это история, которую ты не захочешь слушать. Но я перед ним в долгу. — Его зелёные глаза смотрят в мои. — Всё. Я обязан ему жизнью.
Я моргаю, глядя на Адама снизу-вверх.
— Кому? Папочке?
Как будто его окатили ледяной водой, он вздрагивает и резко отстраняется от меня.
— Ага, — хмыкает он. — Ты голодна?
Мои плечи поникли от поражения. Оказывается, я не единственная, кто защищает своё сердце. Интересно, услышу ли я когда-нибудь эту историю?
Глава 8
Адам
Я облажался по-королевски.
Я не могу удержать свои руки при себе ни на минуту. Но я обращаюсь с ней так, словно она моя девочка. Но она не моя. Она дочь моего друга. Мне нужно успокоиться, чёрт возьми, и держать дистанцию.
И всё же я не могу.
Весь день она избегала меня. Полностью замкнулась в себе. Это было нечестно. Я расспрашивал её о потере матери, но не мог даже поделиться тем, что случилось со мной. Я брал и ничего не давал взамен.
После ужина она села у окна и уставилась в темноту. Её меланхолическое настроение сводит меня с ума. Это заставляет меня желать затащить её обратно в мои объятия и утешить.
— Ты должна сесть перед камином, — говорю я ей хриплым голосом.
Она вздрагивает и качает головой.
— Я в полном порядке.
Раздражённый, я подхожу к ней вплотную.
— Ты не в порядке. Ты совсем замёрзла.
Когда Элма не делает ни малейшего движения, чтобы встать, я сажусь на корточки и обнимаю её одной рукой. Она издаёт удивлённый визг, когда я поднимаю её, игнорируя её протест и ёрзанье. Держа девушку в своих объятиях, я сажусь перед камином. Она на мгновение замирает у меня на коленях, но потом расслабляется, прижимаясь спиной к моей груди.
— Тебе обязательно это делать? — скулит она.
— Делать, что?
— Прикасаться вот так к моему животу. — Она раздражённо фыркает. — Я толстая.
Я смеюсь над её словами.
— Ты какая?
— О, Боже мой! Стоп. Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду.
Моя ладонь лежит на её животе поверх толстовки. У неё есть мягкие изгибы, к которым я постепенно привыкаю. Эта девушка просто сумасшедшая, если думает, что это представляют собой проблему.
