— Я просто начала как ненормальная проговаривать вслух всё что делаю.
Удивительно, но выговорившись, я чувствую облегчение. Я столько лет была один на один с этой проблемой, что сейчас, поделившись своими переживаниями с Ромой, чувствую себя так, словно с моих плеч сняли тяжёлый груз. Осторожно поднимаю глаза на мужчину, и с облегчением выдыхаю. Он не смотрит на меня как на психичку, помешанную или шизофреника. Обойдя стол, подходит ко мне и кладёт руки на плечи.
— Ты дрожишь, — говорит тихо. — Не стоит, Леся. Сейчас ты в безопасности. Я не сделаю тебе ничего плохого, ты же это знаешь?
— Знаю… Теперь знаю.
Мы завтракаем в молчании, но я чувствую на себе Ромин взгляд.
— Леся, ты вчера сказала, что за тебя давно никто не переживал, — его неожиданные слова, заставляют меня вскинуть голову вверх. — А как же родители?
— Они умерли спустя шесть лет после того происшествия. Попали в аварию. Меня воспитывала бабушка, но три года назад и её не стало. С тех пор я живу одна.
Больше мы не разговариваем. Наверно каждый из нас сейчас размышляет о своём.
Ромино лицо выглядит задумчивым. Он то и дело хмурится, бросая на меня быстрые взгляды, а иногда я чувствую, что он смотрит на меня очень пристально, но стоит только повернуться, мужчина тут же отворачивается.
От меня не укрывается тот факт, что Рома сегодня хромает сильнее, чем обычно, то и дело придерживая бок рукой. Я несколько раз спрашиваю его об этом, но каждый раз он отвечает уклончиво, уверяя, что всё в порядке. Однако ближе к вечеру становится совсем бледным.
— Ром, с тобой всё в порядке? — взволнованно спрашиваю, когда он тяжело падает на стул. Не отвечая на мой вопрос, мужчина молча стягивает с себя футболку, и мой взгляд упирается в бинт на его боку. Он настолько пропитан кровью, что она начинает капать на пол.
— Боже, Рома, — подскакиваю к нему, чувствуя, как меня накрывает паникой. — У тебя ранение кровоточит. Давно? Почему ты молчал? Надо быстрее обработать и перевязать. Тянусь трясущимися пальцами к повязке, но мужчина перехватывает моё запястье.
— Леся, — говорит тяжело дыша. — Принеси карту.
— Что? — непонимающе смотрю на мужчину. У него что, бред? Зачем ему карта сейчас?
— Леся, я сказал, карту принеси. Быстрее.
Подскочив с места, хватаю со стола карту и возвращаюсь к Роме.
Он раскрывает её и указывает пальцем на маленькую точку левее от нашего местоположения.
— Здесь находится автобусная остановка. А вот эта линия — тропинка, ведущая к ней через лес.
Я растерянно смотрю на мужчину. Зачем он мне это объясняет? Что он хочет этим сказать?
— Сейчас ты встанешь, возьмёшь карту и пойдёшь по ней к остановке. Ничего не бойся, ты не заблудишься. Если встретишь лося, не пугайся. Помни о том, что это травоядное животное, он не станет нападать на тебя и уж точно не сожрёт.
В ступоре смотрю на Рому. Он что, отпускает меня? Сейчас? Вот так просто?
— Ты… ты хочешь, чтобы я ушла? Сейчас? — проговариваю шёпотом.
— Я говорил тебе, что отпущу. Думаю, что пора исполнить своё обещание. Всё будет в порядке, Леся, — подняв руку, он касается моей щеки, и я чувствую дрожь в тот момент, когда его пальцы гладят мою кожу.
— Тебе нужно поторопиться. Скоро начнёт темнеть.
Я наверно идиотка. Преступник, выкравший меня из мотеля на глазах у полиции, силой удерживающий в заложниках, сейчас вот так просто отпускает меня на волю Но вместо того, чтобы обрадоваться и испытать облегчение, я чувствую только злость. Как он может вообще? Вот так выгонять меня, когда ему плохо. За кого он вообще меня принимает?
Вскочив с коленей, вырываю из его рук карту и отбрасываю её в сторону.
— Если ты думаешь, что я уйду, Молотов, то ты ещё больший псих, чем я.
12 глава Молот
Леся смотрит на меня с воинственной решительностью. Будто её обидела сама мысль того, что она должна уйти и оставить меня одного. И не смотря на то, что чувствую я себя сейчас довольно хреново, улыбка сама собой расползается по моему лицу.
— Что ты улыбаешься? — грозно пыхтит, поджимая пухлые губы.
И я залипаю. Как последний пацан, зависаю на её губах. Если бы она сейчас решила меня поцеловать, пожалуй, я был бы не против.
— Ты не бросил меня в лесу, я не брошу тебя здесь. Мы уйдём вместе, как и планировали. То есть… как ты и хотел изначально. Сейчас я обработаю твою рану, а потом ты ляжешь. И даже не смей со мной спорить.
Вскочив с колен, Леся начинает суматошно копошиться в ящиках и комодах.
Нервничает. Я настолько чётко улавливаю её состояние, словно мой организм по какой-то неведомой мне причине настроился на восприятие этой девчонки. Скольжу взглядом по дрожащим от волнения рукам и осиной талии. Вспоминаю, как всю ночь сжимал малую в своих объятиях и в груди в этот момент растекается что-то горячее, как жидкая лава, но она не обжигает, а греет, придаёт сил. Будто девчонка способна исцелить меня одним своим присутствием рядом.
Клянусь, в этот момент мне даже кажется, что я уже чувствую себя лучше. Просто потому что она осталась. Мля, Ромыч, какого чёрта с тобой происходит? Неужели ты запал? Как последний кретин запал на собственную пленницу. О стокгольмском синдроме я слышал, а как называется психоз, когда похититель увлекается жертвой? Такое вообще возможно или это только мне так «повезло»?
А ты увлёкся, Молот, и глупо это отрицать.
Ухмыляюсь себе под нос. Если бы ещё два дня назад мне сказали, что вот эта странная девчонка, тараторящая без умолку, задающая нелепейшие вопросы и как заведённая повторяющая какой-то адрес сможет во мне всё наизнанку вывернуть, я бы рассмеялся этому человеку в лицо.
— Лесь, ну ты дурочка, в самом деле… — улыбаюсь как последний идиот, но ничего не могу с собой поделать.
— Замолчи и лежи тихо, — раздражённо бросает через плечо, продолжая рыскать по ящикам в поисках чистой ткани, чтобы обработать мне рану. — Тебе нужен покой. Хотя бы сутки покоя. Я о тебе позабочусь.
— Вон там посмотри, — окончательно сдавшись, киваю на старый потёртый сундук, приставленный к изножью кровати. — Кажется, там были какие-то тряпки.
Леся распахивает пыльную крышку и достаёт оттуда моток ткани, но не спешит возвращаться, замирая над раскрытым сундуком. Я знаю, что её затормозило. Под материей лежат старые боксёрские перчатки. Самый ценный подарок от самого дорогого мне человека. Малая бросает на меня задумчивый взгляд из-за плеча, но лишних вопросов не задаёт. Захлопнув сундук, возвращается и обрабатывает мне ранение. Щедро полив рану водкой, складывает пухлые губки бантиком и дует. А у меня за грудиной что-то щемит от этой картины. Давно ли, Молот, кто-то так о тебе заботился? Пожалуй, никогда.
— Ром… — Леся поднимает глаза и задумчиво всматривается в моё лицо, словно решая, стоит ли говорить дальше. — Ты, может, расскажешь мне, в чем тебя обвиняют? Почему ты скрываешься?
— Сложно все, Лесь, — тяжело выдохнув, смотрю в потолок. Не та это тема, о которой хотелось бы говорить с кем бы то ни было. Слишком личное, слишком моё. А я не привык делиться с посторонними своими проблемами.
— А ты попробуй объяснить. Уверена, что пойму. Просто… мне важно знать. Я сказала, что не верю, что ты — убийца, но пребывать в полной неизвестности, все же, трудно. Я открыла тебе некоторые моменты моей жизни. Ты бы мог сделать то же самое для меня?
Её слова колят в самое сердце. А ведь Леся права. Уверен, что её признание далось ей не менее тяжко. Опустив голову, смотрю прямо в глаза малой. Она до сих пор прижимает руку к уже перебинтованной ране и, сидя рядом со мной на коленях, доверчиво заглядывает мне в глаза.
Чёрт, единственный человек, уверенный в моей невиновности. Даже люди, знающие меня много лет, поверили, что я убийца, а девчонка, которую я выкрал с мотеля, чтобы скрыться от ментов, сидит сейчас напротив и говорит, что верит мне.
— Меня обвиняют в убийстве, — смотря прямо в глаза Лесе, наконец, начинаю говорить. — Я… боями занимался всю свою жизнь. Сколько себя помню. Рос в детском доме. Тренер у нас был — Николай Павлович. Приходил к нам по средам и пятницам. Пацанов учил боксу. Во мне он сразу разглядел потенциал, поэтому спустя несколько недель предложил мне заниматься с ним индивидуально.
