именно ты?
И собственный голос покажется ей максимально беспомощным. Станет тошно от собственной дрожи, и кажется, она всё-таки заплачет, не желая чувствовать его присутствия, но буквально задыхаясь от чужого спокойного взгляда и осторожных касаний. Совсем не таких, которыми он одаривал её в ту ночь, прежде чем навсегда скрыть от солнечных лучей. И кажется, словно в кромешной темноте подземелий, освещаемой лишь тусклым мерцанием кристаллов, окажется напрасным даже отчаянное желание жить, заставляющее время от времени, удивляясь собственной реакции, уклоняться от шальных стрел и стремительно убегать от тех, кто ей окажется не по зубам. Он вымученно засмеется, игнорируя искорки вопросительные в чужих глазах.
Солёные слёзы неприятно обжигают иссохшие губы, прежде чем капли окажутся слизанными Дайнслейфом, на мгновение ластящегося кота напоминающий, на мгновение прикасаясь опороченной рукой трещин на ледяных щитах вокруг её сердца, а после отступающий, словно хитрый лис, решив подождать, пока те прохудятся, чтобы несчастный кусок мяса в крепких объятиях стиснуть, до болезненного стона и темноты перед глазами, что сейчас воспринималась бы ею как единственное спасение. И Дайнслейф бодает лбом её плечо, подтверждая каждую мысль девушки на его счёт.
И ей бы сдаться, позволить себе смириться со стальной хваткой на глотке, принять чужую болезненную любовь, ответить на неё, в конце концов, взаимностью. Да только нет никакого в том желания, а мысли об этом оставляют лишь желание плеваться.
И ненависть сводного брата кажется уже дорогим подарком. И пусть она была злой и холодной, пусть тоже подобно яду сердце её травило…
Его ненависть не душила её, не хоронила заживо, категорично занимая собою всё пространство вокруг. И кажется, холод алых глаз приятней горящей лазури, кипящего бездонного океана, готового поглотить её в своих глубинах, без возможности возвращения под солнце.
Альберих молча благодарит его за тишину. Понимает, что ответом будет что-то вроде большой любви, такой извращённой и чёрной, больше походящей на злобу, нежели на что-то светлое, что могло бы отозваться приятным трепетом в грудной клетке. Этого нет, и более никогда не будет, ведь…
Она сама не поняла, в какой момент осознала вечность, которую ей подачкой бросила жизнь, прежде чем вернуться и отвесить пощёчину, за то, что она посмела воспринять это благословением.
О том, что вечность — величайшее проклятие, она понимает прямо сейчас, когда её ласково обнимают, утыкаясь лбом в плечо, когда горит адским пламенем метка, напоминая о том, что никуда от этих касаний не деться, ничего им не возразить. И по сиюминутному велению инстинктов, дрогнут её руки, желание обнять его обнажая. И недовольно фыркнув, обратится взор её на пепелище древа, медленно догорающее. Даже оно за жизнь цепляется, не желая уходить из её кошмаров. Она улыбнётся. Быть может и от него ей удастся избавиться, через лет так… пятьсот?
И тут же словно током ударит по рукам за подобные мысли. Альберих стиснет зубы, уже вовсю ненавидя связь, которая теперь между ними имеется. Глубоко вздохнёт, стараясь спрятать собственный всхлип, а потом, всё-таки уложит руки на его спину, надеясь на то, что если она и сломается, то это будет терпимо.
* * *
Кэйа всхлипывает, когда руки чужие крепко сжимают её талию, мягко к себе прижимают, не позволяя отстраниться. И снова в ноздри ударит пряная смесь, не позволяя думать о чём-то ином. Он тихо смеётся ей на ухо, обращая на себя внимание. И кажется, она разрыдается, пытаясь всё-таки вырваться из его объятий, закричать, требуя разорвать кольцо, что так крепко удерживают её. И зажмурится Кэйа, лицо опуская. Она прикрывает глаза, думая вонзить ногти в чужую руку, но её отпускают, осторожно разворачивая лицом к себе. Она, на пару мгновений, успокоится, поднимая разноцветные глаза на хранителя. Они сожгли опороченное дерево, вот только само проклятие не собирается покидать их тел. И едва ли оставит. Внутри что-то продолжает трещать по швам, не давая оставить сомнения ни на минуту.
Дайн протягивает ей свёрток, мягко поднимая уголки губ. Кэйа находит лишь одежду. Свободное одеяние, самое то, для неё сейчас, ведь…
Аромат цветка не растёкся по комнате, заставляя её на мгновение вздрогнуть, опустив взгляд в пол. Руки рыцаря мягко развязывают корсет, заставляя вздрогнуть и свободно выдохнуть. Так странно, руки невольно к плечам чужим тянутся. Рыцарь стягивает мех с её плеч, расстёгивает рубашку, между делом осторожный поцелуй на плече её оставляя. Проводит по бокам, сменяя одежду, но не застёгивая, перед этим лицом к себе разворачивая и по почерневшей метке на чужом животе проводит кончиками пальцев. На пару мгновений он замирает, думает о том, стоит ли говорить девушке об этом. А после, прищуривает глаза, ладонью живот её накрывая.
— У нас будет ребёнок… — спокойно говорит он, крепко держа девушку за руку.
Знает, что Кэйа не будет этому рада. Знает, что девушка попытается вырваться и от плода избавиться. Знает, что для неё его чувства враньём воспринимаются, ведь, она… Считает любовью то, что внушили ей в мире под звёздами. Она считает любовью нежность, считает любовью ласку, всё, что мягким и тёплым коконом обвивает тело, не позволяя даже и подумать о грязи, что может скрываться под названием столь светлого чувства.
И почти наивная влюблённость в сводного брата — ярчайшее тому доказательство. Она желает любви взаимной, желает чтобы чувства не были петлёй на шее, чтобы не убивали любое желание жить…
Кэйа желает недопустимого, ведь… В мыслях хранитель ветви всё ещё не способен признать то, что дерево мертво, и более чернь чужого глаза лишь воспоминание, более не символ долга, не связь с алтарём, на который она должна была положить свои мечты, желания и жизнь. Всё обратилось пылью, всё, кроме липких нитей кошмара и его цепкой хватки. Больше нет ничего, что могло бы её удержать, больше нет ничего, дающего ему оправдания. Они больше не нужны, ведь… Клятый источник сожжён, в порыве дать иллюзорную радость избраннице. Той, кто всегда будет для него светом и личной принцессой, которую стоит держать в затворниках и не позволят лишний раз мечтать о солнце. Солнце, которому она отдала своё сердце и пытается потянуть руки. Солнце, которое больше никогда не лизнёт тёплыми лучами её щеки, заставляя подобно коту глаза прищурить.
Вместо того, чтобы упрямо вырываться из его рук, свободной ладонью она отвешивает ему пощёчину, зубы стискивая и мелко дрожа. Она догадывалась о том, что это действительно могло произойти, ведь… Порою, удача действительно забывала о её существовании.
Кэйа заплачет, обзывая его подлецом. Закричит о своей ненависти, обессиленно
