Белые горы были шкатулкой со сказками, крышку которой мать приоткрывала только им и их без вести пропавшей сестре Дарёне. Больше никто не имел права перебирать волшебные самоцветы, спрятанные в ней – так полагал Радятко. И вот, нашёлся ещё некто, соприкоснувшийся с этой тайной… Но для этого он должен был знать мать лично. Значит, парень в синей свитке видел её и говорил с ней.
– Ну, что? – волновался тем временем Мал, бродя из стороны в сторону и волоча свой деревянный меч острием по траве. – Сделаем, как он сказал? Братушка, сбежим! Надо бежать, говорю тебе! Незачем ему нас обманывать… Матушка там ждёт нас, я чувствую! Вот только не знаю, разрешат ли нам взять Яра покататься.
– А я вот не знаю, действительно ли матушка нас там ждёт, а не кто-то иной, – угрюмо процедил Радятко, скрещивая руки на груди. – А если это западня?
– Не западня, я сердцем чую! – умоляюще сдвинув брови домиком, промолвил Мал.
– Надо не только сердце слушать, – ответил Радятко. – Но и головой думать.
Мягкий и покладистый Мал редко выходил из себя, но тут его ноздри гневно раздулись, а в глазах блеснули слёзы.
– Из-за твоей… головы, – воскликнул он, – мы матушку подведём… И разлучимся с ней! Она нас ждёт, а ты… медлишь! Раздумываешь! В общем, что говорить… Ты – как знаешь, а я сегодня заставлю своего коня сигануть через прясло и поскачу в лес. Яра я тоже уж как-нибудь исхитрюсь и возьму покататься. Всё! Я решил. А ты давай, думай! Пойдёшь со мной – так пойдёшь, а нет – так и оставайся.
Сердито и расстроенно швырнув меч в траву, он зашагал прочь.
– Дурень, – пробурчал ему вслед старший брат.
Жёлтый лист, кружась в тревожном полёте, опустился у его ног. «К весточке», – подумалось мальчику.
Два брата разделились: один хотел сбежать, второй колебался. Но младшему не повезло. Сама природа как будто воспротивилась воплощению его замысла: к вечеру разразилась холодная осенняя гроза, и езду верхом воспитатель решил отменить.
– Да ну, вон какая непогода, – сказал дядька Полоз, щурясь в окно и вскидывая густые чёрные брови при вспышках молний. – Какая езда? Ветрище, дождище… Молоньи так и стреляют, того и гляди в макушку ударят. И собаку в такое ненастье из дома не выгонишь, а я, чай, не собака. Мокнуть не желаю. Застужусь – потом все кости ломить будет. Два дня на печи проваляюсь, не меньше – со спиной-то. Нет уж, пострелята, сидите сегодня дома.
Мал пытался возражать:
– Мужчина непогоды бояться не должен, иначе какой он воин? Дядюшка, ну пусти нас на конюшню!
– Цыц, – зыркнул Полоз угрюмым тёмно-карим глазом. – Мужчина нашёлся… Молоко на губах не обсохло, а туда же – старшим прекословить!… Да и кони грозы испугаться могут. Понесут – свалитесь, расшибётесь, а мне отвечать.
Буря нещадно трепала деревья, сорванные с ветвей листья кружились в воздухе, как стаи переполошённых птиц; дождь лился на землю, и без того уже раскисшую от влаги, а извилистые молнии пронизывали небо яркими мгновенными трещинами. Мал в отчаянии грыз ноготь, стоя у окна, а Радятко, скрестив руки на груди, прислонился рядом к простенку.
– Не судьба, видимо, – усмехнулся он сквозь прищур.
– Я всё равно пойду на конюшню и вырвусь, – проговорил Мал. Впрочем, твёрдости в его голосе было не слишком много, будто он сам не верил в то, что произнёс.
– А Яр? – напомнил Радятко. – Как ты его оставишь? Мамки его и в погожий день верхом кататься не отпустили бы, не говоря уж про ненастный: маленький он ещё. Да и наследник он, а потому его берегут, как зеницу ока…
Мал подавленно насупился, не зная, что возразить.
– Злыдень ты, братушка, – только и бросил он, глянув на брата исподлобья. – Матушку не любишь… Не злорадствовал бы хоть.
– А ты клыки этого парня, который через частокол перескочил, видал? – вспылил Радятко. – Да и заборчик двухсаженный обычному человеку этак не перемахнуть.
– Ты это о чём? – нахмурился Мал.
– А о том! Нелюдь он, – высказал старший брат свою догадку. – И матушку, наверно, уже убил… А теперь и до нас добраться хочет!
Глаза Мала потрясённо округлились, а потом наполнились слезами.
– Нет… Нет, – пролепетал он трясущимися губами. Вынул из-за пазухи берёсту. – Матушка жива! Вот, это она писала!
– Почём нам знать, она или не она! – воскликнул Радятко, чувствуя, как и к его горлу тоже подбираются предательские слёзы. – Не хнычь, ты не девка! Надо думать, что делать теперь.
– А что… делать-то? – всхлипнул Мал. – А?
– Надо найти его и убить, – ожесточённо кусая губы и изо всех сил стараясь не расплакаться, ответил Радятко. – Я раздобуду меч, и ночью мы выберемся из дворца по тайному ходу. Дверь, которая ведёт в него – в княжеской опочивальне, а ключ от неё – у Милована. Он уж который день пьянствует – небось, немудрено будет ключи у него стащить. Да и меч у него же взять можно, он даже не почует. Стража – только снаружи да у выхода, а тайный лаз никто не стережёт, потому что о нём знает только сам князь, ключник, Милован и матушка. Она-то мне про него и рассказывала.
– А как мы его найдём, нелюдя этого? – дрожащим шёпотом спросил Мал.
– Там поглядим, – ответил Радятко. – Сперва выбраться надо.
– А я всё-таки верю, что матушка жива, – вздохнул младший брат.
– Я бы тоже хотел верить, – тихо сознался Радятко. – Но что-то мне подсказывает…
Не договорив, он сел на лавку у стены, облокотился на колени и вцепился себе в волосы. Громовой раскат потряс небо и землю, и мальчики невольно вздрогнули.
Подали ужин, а матушка всё так и не возвращалась. Братьям кусок не лез в горло; Мал с тоской косился в окно, за которым бесновалось серое ненастье, а Радятко обдумывал предстоящий побег. Из братьев он был наиболее решительным и деятельным, никогда не плакал и считал себя взрослым воином. Шутка ли сказать – двенадцать лет! На селе в этом возрасте уже вовсю работали наравне со старшими, без послаблений, а дети дружинников постигали ратное дело. Дядьке Полозу Радятко подчинялся неохотно и бывал частенько наказан за ослушание и дерзость.
После ужина он отправился на разведку. У двери в княжескую спальню караул не стоял, но она была заперта. Ключом владели трое – ключник Вторак, за худобу прозванный Кощеем, постельничий и начальник стражи. Последний, выгнав всех из своей каморки, основательно набрался. Подкравшись к караульным помещениям, Радятко слышал, как Милована пытался усовестить ключник.
