— Ладно, попробуем по-другому. Пей — и спи. А завтра утром пораскинем мозгами, как и что делать дальше.
— Тогда налей мне без льда. — Том вернул стакан другу.
Мэтт шумно вздохнул и ушел на кухню.
— Да, я мрачная и унылая скотина! — крикнул ему вдогонку Том.
Мэтт вернулся:
— Хочешь заняться самобичеванием? Так вот, нынче не в моде…
Потом Тому было стыдно за этот демарш отчаяния. Ну нельзя так, нельзя! Не по-мужски. По-мужски — это стиснуть зубы, чтоб желваки красиво играли на скулах, сжать кулаки — и упрямо шагать вперед, против ветра, вопреки ураганам и штормам…
Так, по крайней мере, показывают в фильмах. И в книгах пишут о таких героях.
Том в детстве много читал — и мечтал стать героем. Чтобы про него тоже кто-нибудь когда-нибудь написал книгу. И уже другие мальчишки читали бы, и восхищались, и в свою очередь хотели стать героями…
Но кто-то что-то говорил о том, что искусственная реальность не должна подменять жизнь. Не Мэтт ли?
Мэтт… Том открыл глаза, поморщился от головной боли: перебрал, это очевидно. Неумеренное пьянство ведет к гибели плоти и позору души…
В комнате царил полумрак, полной темноты здесь не бывало никогда: под окном ярким желтым светом светил фонарь. Том вскинул руку — тяжелую, ватную — и взглянул на часы. Двадцать минут второго. Во сколько он отключился вчера? И при каких обстоятельствах?
Кажется, они с Мэттом с пылкостью влюбленных клялись друг другу в вечной дружбе. И Мэтт пытался написать в пользу Тома доверенность на… диван в гостиной. В пожизненное пользование.
Эх, сам напился, еще и друга сбил с пути истинного.
Том сел на диване. Надо было бы встать, но не все же сразу…
С кухни доносились приглушенные голоса.
Том встал не без усилий. Как бы там ни было, без посещения уборной ему не пережить этой ночи. Не хочется, конечно, мешать Мэтту и Мэри…
Впрочем, он же не в спальню собрался вламываться.
— Мэтт, я тебя очень прошу!
— Мэри, ну что за глупости?!
— Мэтт, но это важно!
— Что значит — важно? Речь идет о моем друге детства, разве ты не понимаешь?
— Я понимаю, все я понимаю, Мэтт, но…
Том никогда не страдал страстью к подслушиванию. И сейчас он вовсе не собирался шпионить. Просто так получилось, что он направился в кухню, чтобы поздороваться с Мэри, невестой Мэтта, и уже у порога понял, что происходит какой-то важный разговор, не захотел перебивать, остановился, но сознание помимо воли стало выхватывать из сумеречного гула в ушах слова и наделять их смыслом.
— Это касается и меня тоже.
— Мэри, мы что-нибудь придумаем…
— Мэтт, я не смогу сюда приходить! — Она всхлипнула.
Вот тебе раз. Том остолбенел. А он пребывал в полнейшей уверенности, что Мэри хорошо, с теплом относится к нему. А она — «не смогу сюда приходить».
— Мэри, это ведь давно закончилось. Ты сама мне говорила…
— Говорила! И я правда так думала! Но я не хочу такого испытания, Мэтт, я не хочу видеть его каждый раз, когда прихожу к тебе!
Шорох. Наверное, обнимаются.
— Это слишком… я люблю тебя, Мэтт, и хочу прожить с тобой всю жизнь. И не искушай меня. Может быть, это нечистый…
— Выдворил Томми из квартиры, чтобы поселить его сюда и искусить тебя? Не надо, Мэри… На все воля Божья, мы оба это знаем. Сатана тут вовсе ни при чем.
— Я не допущу, чтобы какое-то чувство ожило во мне, Мэтт.
— Я тебе верю, милая.
— Но мне трудно…
— Понимаю, милая. Ну что ты плачешь? Я же здесь, с тобой.
Тому захотелось исчезнуть.
В висках вспыхнуло жаркое, едкое пламя. Он едва сдержал стон ярости. Это что же получается?! У невесты его лучшего друга… какие-то чувства к нему?! Мэри очень правдивая, такая же правдивая, как и Мэтт, она бы ни за что не стала строить ему глазки за спиной у жениха…
Она и не строила.
Она когда-то все честно рассказала Мэтту.
Все всё знали, кроме него.
А он, идиот…
Ничего, ничего, ничего не заподозрил! Мэтт и Мэри всегда были для него эталоном любви и мира между двумя людьми. Сам Том менял девушек если не как перчатки, то как сезонные вещи уж точно: не реже чем раз в три месяца. Мэтт и Мэри были вместе уже лет восемь. Почему-то они все никак не решались пожениться, нуда ладно, это их дела, но…
Мэтт обожал Мэри. Она была для него ангелом в прекрасном женском теле. Он простил бы ей все.
Том напрягся, пытаясь вспомнить… Да, было что-то непонятное, что проскальзывало иногда между ним и Мэри, как будто вспыхивал бледный болотный огонек — и исчезал в ночном сумраке.
Ему следовало догадаться раньше, что столько тепла и нежности женщина, даже такая добрая и светлая, как Мэри, не отдает чужому мужчине, будь он десять раз другом ее любимого.
Она подарила ему канарейку — глупый и трогательный подарок, но ведь как угадала: именно в тот период, после смерти матери, Том просто не мог долго усидеть в пустой квартире. Она всегда пекла ему пирог в подарок на день рождения. Лет шесть назад, когда он тяжело заболел, она сидела с ним несколько дней, как сестра милосердия.
Кретин!
А Мэтт! Тоже хорош… Хотя… как он, Том, поступил бы на его месте? Что бы сделал, чтобы сохранить отношения с женщиной, которая ему дороже всего на свете? Точнее, чего бы только ни сделал и не сделал…
Том, убитый, тихо-тихо ушел в ванную и там долго мыл лицо холодной водой, стараясь понять, что же теперь делать.
Оставаться у Мэтта теперь — подло и нечестно. По отношению ко всем троим.
Пусть ему и в голову бы не пришло играть с Мэри в какие-то игры, да, она красивая, но женщина друга — это не женщина вовсе, к тому же она первая на это не пошла бы, не тот у нее нрав и воспитание. Но мучить этих двоих почти родных ему людей — несправедливо. Черная была бы неблагодарность. Пусть они сами разбираются.
А его ноги здесь не будет уже завтра.
Тома разрывало на части. Замутненное сознание ворочало мысли медленно, как тяжелые мельничные жернова. Он знал, что это не только единственно правильное, а вообще единственно возможное решение. Но оно влекло за собой ряд больших проблем. Четыре чемодана и ноутбук — не такая уж тяжелая ноша. Но не таскать же ее с собой повсюду, к тому же… надо где-то спать.
Ладно, можно снять номер в гостинице. И очень-очень срочно найти какую-нибудь квартиру.
Хотя бы комнату.
Хотя бы угол.
Нет, на это он не пойдет. Финансовые трудности — это только трудности. И нечего делать из этого трагедию всей жизни. Выход должен быть, его просто не может не быть.
На пороге он столкнулся с Мэттом.
— Эй, ты как, старина, плохо тебе? — участливо спросил тот.
