— Невинна? Может, и так, но тут она за тем же, за чем и Клер приезжала, — за обручальным кольцом с бриллиантом и бесплатным проездом на всю оставшуюся жизнь. Единственная разница, что Моника не знает, кто я.
— Но вы ж ей как-то представились? — удивился Роджер.
— Ясное дело. Просто как Стив.
Седой ковбой тут же углядел возможный юмор ситуации. Он загадочно улыбнулся, потом зашелся в хохоте. Неохотно улыбнулся и Стив.
— Она думает, вы просто еще один работник? — спросил Джек, переводя взгляд с Роджера на хозяина.
— Ага, — подтвердил Стив.
Джек хмыкнул.
— И она ищет мужа?
— Ага.
— И не знает, кто вы есть на самом деле?
— Ага.
— Не верю. Она не из тех городских красоток, что бедрами вихляют.
— Спроси доктора Мэрлока, когда он заедет на Луг в следующий раз, — отчеканил Стив.
— Вот черт! — выругался Джек. — Точно, она никого из нас в расчет не приняла. Ну ладно, позволила себе упустить такой лакомый кусочек, как Роджер, не упрекать же ее за это, но и на Блейна второй раз не глянула. Так, Блейн?
— Верно, — отозвался высокий худощавый парень, куривший, сидя на корточках, у входа в загон. — А видит Бог, я куда симпатичней Роджера.
Раздался дружный гогот ковбоев, пустившихся сравнивать физические достоинства Блейна и Роджера. Эти двое отнеслись к поддразниванию добродушно. Сами они частенько подковыривали других ковбоев, так не возражать же теперь, когда пришел их черед стать мишенью грубоватых шуточек. Когда смешки поутихли, Стив объявил свое решение, которое принял под утро, обливаясь потом от снедавшего его желания.
— Ну вот, мне надоело, что за мной гоняются и охотятся на моей же собственной земле, — ровным голосом произнес он.
Ковбои одобрительно забормотали. Ранчо человека — его крепость или должно быть ею.
Они сочувствовали боссу Дику в его борьбе против брачных уз.
— Моника не знает, кто я есть, и я хочу, чтобы так оно и осталось. Пока она считает меня работником ранчо, она будет обращаться со мной, как с одним из вас. Это мне и надо. Иначе я ни минуты не смогу провести на своем Лугу без того, чтобы меня не довели до смерти приставаниями.
Прокатилась еще одна волна одобрения. Все работники ранчо знали, как любит босс Дик проводить время на своем Лугу. Знали они и то, что если не будет Луга, умиротворяющего босса Дика, то его характерец заставит и голодного медведя смазать пятки салом.
— Ну вот, а поскольку я знаю, что кто-нибудь из вас обязательно назовет меня боссом Диком, если я буду ездить туда с вами, то я не стану этого делать. Если я еду, то еду один. Ясно?
По мере того как ковбои вникали в смысл разворачивающейся ситуации, одна за другой на их лицах появлялись ухмылки. Вот она, Моника, которая охотится за кем-нибудь подходящим для замужества, а вот он, самый преследуемый, самый желанный на весь штат жених, — приезжает себе на Луг и уезжает с него, но она ничего не подозревает.
— А еще лучше, чтобы вы туда ездить перестали.
Ухмылки исчезли. Шутка — это понятно. Но оставить малявку-девчонку среди дикой природы одну-одинешеньку — дело серьезное. Как бы там прекрасно она ни готовила на костре, как бы ловко ни управлялась с мужской работой, только ни ростом, ни силой с мужчиной тягаться не может. На Западе неджентльменское отношение к слабому полу задевало скрытые струнки рыцарства. Ковбои могли немилосердно подтрунивать над Моникой, без малейших колебаний сыграть с ней добрую тысячу шуточек, но они никогда не сделали бы ничего такого, что, по их мнению, могло бы действительно причинить ей вред.
Все как один повернулись к Роджеру, который, помимо исполнения обязанностей старшего ковбоя на ранчо, был еще и их неофициальным представителем на переговорах.
— Вы уверены, что это разумно, босс? — мягко спросил Роджер. — При том, что этот Луг от всего далеко. А что, если ногу подвихнет на мокром камне, или топор соскользнет, когда будет дрова рубить, или простуду подхватит и не станет сил принести ведро воды из ручья?
Только благодаря розовому рассвету внезапная бледность Стива осталась незамеченной. Представить себе Монику раненой, одинокой, брошенной в беде на Лугу высоко в горах было просто немыслимо. Она так уверенно себя чувствовала в своем лагере, так превосходно подходила к окружавшему ее там миру, что Стив совершенно забыл о полном отсутствии благ цивилизации на этом Лугу.
— Вы правы, — сказал он. — Мне надо было об этом подумать. Ездите себе, но не так часто, как ездили, а то вся работа встанет, и я сам не смогу побыть на Лугу. — Он медленно обвел всех холодным взглядом, не обойдя никого. — Но если кто ее тронет хоть пальцем, лишится и пальцев и работы. Понятно?
В рассветных лучах коротко полыхнули улыбки мужчин. Они все очень хорошо поняли. И одобрили.
— Ясное дело, босс, — сказал Роджер. — И спасибо за разрешение ездить в гости. Она печет лучший хлеб, который я когда-нибудь ел. Вот думаю, может, она останется на ранчо кухарить, когда кончит смотреть за этой травой.
Вряд ли, подумал Стив. К тому времени она махнет рукой на Гордона Стивена Диксона-третьего и двинется на более сочные пастбища. Но почему-то мысль об отъезде Моники принесла ему скорее беспокойство, чем облегчение.
С «Полароидом» в руках Моника проскользнула между жердей изгороди в луговой заповедник. Подойдя к ближайшему пронумерованному колышку - номеру пятому, — опустилась на колени и посмотрела в видоискатель. Серебристо-зеленая травка была на вид нежной, почти хрупкой, но за последнюю неделю подросла на несколько дюймов.
— Молодец, номер пять, — пробормотала Моника. — Держись так и дальше, попадешь у доктора Мэрлока в самое начало списка полезных трав. Потомки твои будут плодиться и размножаться на пастбищах всего мира.
Она выдохнула, нажала на кнопочку и услышала удивительно громкий щелчок, а затем жужжание заработавшего аппарата. Тут же выскочил черный квадратик. Моника спрятала его от солнца в карман рубашки, где диковинные химикалии могли себе мирно трудиться над проявлением снимка. После нескольких недель жизни на Лугу процесс проявления пленки уже не так ее завораживал, чтобы наблюдать, как на каждом картонном квадратике из ничего возникает изображение. Теперь она довольствовалась быстрым взглядом на проявляющуюся фотографию. Воспринимать этот процесс как нечто само собой разумеющееся она не могла. На земле еще немало мест, где фотокамеру, тем более мгновенно получаемое изображение, сочли бы волшебством. А Моника была из этих мест.
Отношение примитивных народов к фотографии как к чуду она почти разделяла. Даже после того, как прочитала у доктора Мэрлока книгу о фотографии, всякий раз, получая четкие, размером с ладонь, изображения окружающего мира, чувствовала себя обладательницей волшебной палочки. Не говоря уже о том, что фотографировать было определенно легче, чем мучиться над точным воспроизведением каждого растения с помощью карандаша и бумаги, как делала ее мать.
