– Знаю я, что не ко времени всё это приключилось, – проговорила Лебедяна с усталым вздохом. – Но долее молчать я не могу, княже, ибо это и меня тяготит, и на тебя налагает незримый груз. Прими правду, какой бы горькой она ни была…
Печальным осенним ручьём полился её рассказ об ошибке, которую невозможно было выявить светом Лалады, поскольку в святилища мужчины не допускались; о встрече с Искрой и о страсти, вспыхнувшей между ними с опустошительной мощью погребального костра; о разбивающем сердце расставании и о нежданном подарке судьбы – Злате. Лебедяна не щадила себя, стараясь взять всю ответственность на свои плечи, когда поведала мужу тайну своего выздоровления: она сказала, что сама всё придумала, а Искра и Лесияра только исполнили её замысел. Искрен выпивал сверкающими, по-ястребиному пронзительными глазами её душу, свистя ноздрями и поджимая нервно дрожащие губы, но не перебивал.
– Прости, государь мой, что несвоевременно преподнесла тебе правду – теперь, когда тебя одолевают тревоги и заботы, – заключила Лебедяна. – Но нарыв созрел. Всё, о чём я прошу тебя – это отпустить меня и Злату с миром. Мы прожили с тобою долгую и хорошую жизнь, княже, вырастили прекрасных сыновей, но… это не моя стезя. Я безвременно увядаю на ней, я гибну вдали от Белых гор без живительной силы Лалады, которую может мне дать только моя возлюбленная. Я взываю к твоему благородству, господин мой Искрен: не держи меня около себя, я задыхаюсь здесь. Я отдала тебе всё, что могла, и сверх этого уже ничего не могу дать.
С этими словами Лебедяна приникла к коленям мужа, согбенная горечью и виной, но получила яростный толчок в грудь и упала на ковровую дорожку. Исполненный негодования Искрен поднялся с престола и двинулся на неё, намереваясь то ли забить ногами, то ли ударить кулаком – так показалось княгине, и она в ужасе поползла: встать на ноги у неё не выходило, она всё время наступала на собственный подол.
– Ошибка?! – взревел Искрен раненым кабаном, с молниями во взоре надвигаясь на княгиню. – Все эти годы – ошибка? И наши дети – тоже ошибка? И как ты хочешь, чтобы я объяснил это людям? Мол, ошиблись, с кем не бывает? А то, что ты покрыла меня, князя Светлореченского, позором измены – это как ты предлагаешь преподнести? Как, я тебя спрашиваю?!
Лебедяне наконец удалось встать на ноги и вернуть себе достойный вид.
– Всей правды людям можно и не говорить, – сказала она, ненавидя себя за изобретение лживых объяснений, но всё-таки вынужденная их изыскивать. – Можно объявить, что моё здоровье пошатнулось, и я не могу жить вдали от Белых гор: это отчасти действительно так. Коли тебя столь беспокоит, что подумают о тебе люди, выдумай что угодно, и они это примут. И ежели в тебе есть хоть капля великодушия и любви ко мне, ты не дашь мне иссохнуть прежде времени и умереть на твоих глазах.
– Лучше бы ты умерла… Клянусь громами и молниями Ветроструя, лучше бы тебе умереть, чем так поступать со мной! – надломленно вскричал Искрен, потрясая стиснутыми кулаками. – Мне было бы во сто крат легче оплакивать твою кончину, нежели изгнать тебя и похоронить заживо в своём сердце, предательница!
Резкая бледность превратила его лицо в мраморную маску мучения, а рука невольно прижалась к груди.
– Что с тобою, княже? – испугалась Лебедяна, пытаясь поддержать пошатнувшегося мужа.
– Не трожь меня, – прокряхтел тот, оседая на пол. – Не желаю видеть ни тебя, ни это… кошачье отродье! Я чувствовал… Сердце мне подсказывало, что она чужая, но разум не желал слушать, боясь позора…
Но как князь ни гнал её от себя, Лебедяна не могла покинуть его, сражённого внезапной болью. Ледяной язык страха лизнул ей рёбра: неужели давняя хворь вернулась? Та самая болезнь, смертельный огонь которой княгине Светлореченской удалось потушить ценой собственной молодости…
– Старая язва открылась, – простонал Искрен. – Я уже две седмицы почти не могу есть, вся пища исторгается наружу… А Мёртвые топи грозят бедой, от которой меч Лесияры разнесло на куски со страшной, гибельной силой! И в такие времена ты решила меня покинуть, Лебедяна? А как же клятва, что ты давала на свадьбе – «быть рядом до смертного одра»?
Тёплые солёные ручейки уже струились по щекам княгини, охваченной состраданием и раскаянием. Гладя дрожащими пальцами выбеленные сединой виски Искрена и вороша жёсткие волоски бороды, она шептала сквозь рыдания:
– Прости, мой государь, прости за всю боль, что я причинила тебе! Позволь мне помочь тебе, облегчить твою муку и отогнать недуг, так некстати вернувшийся…
Много лет назад она впервые увидела чёрную точку в желудке у князя; сейчас, пронизывая его взором насквозь, она с горечью наблюдала многократно разросшийся очаг, пустивший в теле Искрена отростки – чудовище с десятками щупалец, пожиравшее её мужа изнутри. Излечив его в прошлый раз, она отогнала страшное подозрение, но теперь оно возникло с новой силой. Похоже, у «язвы» князя было другое название…
Она позвала охрану, и Искрена перенесли в опочивальню. Скорбную тишину нарушало только перешёптывание домочадцев.
– Все вон, – властно приказала Лебедяна.
Оставшись с мужем наедине, она сокрушённо всматривалась в его мертвенное лицо с заострившимися чертами. Угасший взор Искрена из-под полуопущенных век язвил ей сердце немым укором.
– Тебе нужны силы и здравие, дабы победить нечисть, что угрожает нашей земле. – Склонившись над князем, Лебедяна ласково перебирала пряди его волос и гладила бледные впалые щёки. – Я сделаю всё, что смогу.
Искра ждала её в горном домике с цветником, но разве могла Лебедяна обрести своё счастье такой ценой? Закрыв глаза и устремившись душой к источнику неиссякаемого света, она бросила цветок своего сердца в голодное пламя недуга.
Когда её веки разомкнулись, на восковые щёки Искрена вернулся лёгкий румянец, а чёрный очаг болезни уменьшился в размерах. «Щупалец» тоже стало меньше, но полностью они не растаяли. Взгляд князя был прикован к лицу Лебедяны.
– Ты опять постарела, – молвил он печально.
Морщины и седина не имели значения: войску нужен был полководец, а народу – владыка. Лебедяна улыбнулась и сжала пальцы Искрена, коснувшиеся её щеки.
– Полегчало, – сказал он ожившим голосом, к которому вернулась прежняя полнозвучность. – Боль ушла… Ты сызнова спасаешь меня, княгиня. Спасаешь моё тело, но убиваешь моё сердце.
