— Тебе не обязательно ждать, Мей. Можешь открыть коробку сейчас.
Она быстро взглянула на него и скорчила виноватую гримасу.
— Но ведь они от твоих родственников.
Эндрю кивнул.
— От моих.
Мей взглянула на коробку.
— А что там?
Ему удалось не улыбнуться.
— Думаю, тебе придется их распаковать, чтобы узнать это.
Теребя край своей майки, она неуверенно пожала плечами.
— Может, ты их откроешь?
— Ну, нет. Папы наблюдают. Мамы открывают.
Мей на мгновение задумалась, словно сомневаясь в истинности этого правила для родителей, и Эндрю впервые за все время их знакомства удалось представить ее себе ребенком. Его сердце почему-то болезненно сжалось.
То, как она открывала первый сверток, было поучительным зрелищем само по себе. Когда он подарил ей на день рождения серьги с жемчугом, Мей разворачивала бумагу так же медленно, осторожно, стараясь не порвать. Тогда он подумал, что это проявление непомерной аккуратности, но теперь понял, что ошибался. Эта осторожность была вызвана желанием потянуть время, продлить момент, насладиться каждой секундой предвкушения. Она распутала узлы на ленте, вынула открытку и, прочтя ее, бросила на Эндрю полный удивления взгляд.
— Это от твоего отца.
Поглощенный наблюдениями, Эндрю рассеянно спросил:
— Вот как?
Так же бережно она раскрыла коробку. И, издав восхищенный возглас, показала ему детскую удочку.
Эндрю усмехнулся. Ему бы следовало догадаться.
— Отец помешан на рыбной ловле и норовит увлечь этим своих внуков. О, это большое дело, когда дед отправляется на рыбалку!
У Мей было удивительное выражение лица. Словно ее сыну только что преподнесли целый мир.
— Как это чудесно!
— Мы так не считаем, — хмыкнул Эндрю. — И стараемся держаться подальше от всего этого. Впрочем, внуки довольны.
Другим подарком оказалась детская серебряная чашка Эндрю, до блеска начищенная. Записка, адресованная малышу, гласила, что он должен взять чашку с собой, когда впервые придет в гости, и бабушка отдаст ее, чтобы выгравировали дату рождения и имя. Мей долго не могла оторвать взгляда от чашки, вертя ее так и эдак, гладя полированную поверхность. На какое-то мгновение показалось, что она вот-вот заплачет. Но Мей наконец отложила ее в сторону и взяла следующий сверток.
Этот подарок был от бабули Эндрю — детское одеяльце ручной работы. Состоящее из множества разноцветных, с удивительным вкусом подобранных лоскутков, оно напоминало шедевр конструктивистской живописи. Вот и его сын приобщился к давней семейной традиции.
— О, Эндрю, — прошептала Мей. — Оно прекрасно. И все это сделано руками!
— От моей бабушки. Она дарит такие всем своим внукам и правнукам. Мое до сих пор хранится где-то на чердаке.
Поглаживая одеяльце, Мей взглянула на него, в ее глазах светилось благоговение.
— Но оно и правда удивительное.
Положив ноги на кофейный столик, он ответил:
— Да, особенно если принять во внимание, что бабуле скоро семьдесят восемь.
— Одеяло слишком красивое, чтобы им пользоваться.
Эндрю сделал глоток и поставил бутылку на грудь. Все перед глазами расплывалось: пиво в сочетании с недосыпанием сделали свое дело.
— Ты с ума сошла. Она ждет не дождется, чтобы увидеть, как ребенок спит под ним и ест на нем. — Он расслабленно улыбнулся. — Это же бабулино одеяльце.
— А, — понимающе протянула Мей, в глазах которой засветилась улыбка. — Тогда конечно.
Так же осторожно она вынула очередной подарок. Развернув бумагу и достав большую плоскую подарочную коробку, она подняла крышку. Внутри лежал альбом в атласном переплете.
Прежде чем прикоснуться к нему, Мей вытерла пальцы о брюки, а затем бережно открыла. Эндрю придвинулся ближе. Она пролистнула пустые линованные страницы, но он, остановив ее, перевернул несколько листов обратно.
Там было генеалогическое древо, и Кристин Макги сделала надписи на всех ветвях прекрасным викторианским почерком. Эндрю, приподняв тонкий, как луковая пленочка, разделитель страниц, открыл другую сторону разворота.
— А здесь место для твоей семьи.
Мей несколько мгновений смотрела на пустую таблицу, над которой было написано «Мама». Затем, ничего не говоря, с непроницаемым лицом закрыла альбом.
— Завтра же напишу записки с благодарностями. — С натянутой улыбкой она закрыла крышку коробки. — Твои родственники очень заботливы.
Эндрю прищурился. Кто-то словно повернул выключатель. Только что она была возбуждена и тронута подарками, а в следующее мгновение потеряла к ним всякий интерес, будто они не стоили и бумаги, в которую были завернуты. Мгновенно снова превратилась в прежнюю Снежную королеву. В Эндрю с новой силой вспыхнула злость. Намеренно проигнорировав ее замечание, он допил пиво и откинул голову на подушку, ругая себя за то, что опять позволил себе забыться и получил по носу.
В комнате повисло гнетущее молчание, словно заряженное электрическим током. Казалось, достаточно искры, чтобы произошел взрыв. Эндрю закрыл глаза. Через несколько мгновений он почувствовал, как Мей встала с дивана.
— Для сведения: я покормила его прямо перед твоим приходом, — произнесла она бесцветным голосом.
Эндрю не удостоил ее ответом. Он подождал, пока не закрылась дверь в спальню, затем встал и, выйдя на балкон, долго смотрел в темноту. Проклятье, почему он все спускает ей с рук? И почему все время переступает черту, которую не следует переступать? Ему не нравились испытываемые им чувства, он презирал себя за постоянно тлеющую внутри злобу. Он должен с этим покончить. Ему так долго не выдержать.
Он продолжал предаваться мрачным мыслям, когда Алекс захныкал. Эндрю принес его из детской, и они провели несколько часов, блуждая по квартире. К двум часам ночи решение было принято. Нет, он не бросит Мей наедине со всем этим бедламом, по крайней мере, до тех пор, пока малыш не начнет спать по ночам. Но если уж им суждено жить наполовину вместе, следует ограничить время своего пребывания здесь.
Ночь выдалась тяжелой. Алекс капризничал больше обычного. А в семь утра позвонил Витторио, сообщивший, что возникли серьезные затруднения, и требуется его присутствие. К тому времени, когда Эндрю все уладил, у него уже не оставалось сил ехать к Мей. Поэтому он направился к себе. Отключив телефон, он растянулся на постели и проспал мертвым сном добрых шесть часов.
Когда Эндрю проснулся, в голове прояснилось достаточно для того, чтобы думать. И одно стало совершенно очевидным. Он должен сохранять дистанцию между собой и Мей. Когда Эндрю встал, у него уже созрел план. Он продолжит ночные дежурства — в это время Алекс находится на пике своих скандальных возможностей. И теперь, когда Мей начала сцеживать молоко, можно попытаться предложить ему бутылочку, чтобы мама могла поспать. Но едва ребенок задремлет после утреннего кормления, Эндрю исчезнет. Несколько часов он будет проводить на работе, а потом отсыпаться у себя — до времени очередного дежурства. Может быть, так ему удастся хотя бы отчасти восстановить душевное равновесие. А может быть, и нет. Но что-то должно кардинально измениться. Иначе он просто сдохнет.
