Подойдя к рабочему столу, он достал из шкатулки каллоденскую чашу, бережно протер ее чистым носовым платком и поставил на стол.
— Ну вот, — сказал он задумчиво, — хороша, не правда ли? Я и не думал, что когда-нибудь увижу эту вещицу. Где же она была двести лет? Хотел бы я, чтобы ваша мать рассказала, как она нашла ее…
— Она, видимо, и сама не все знала. Возможно, купила в каком-то антикварном магазине… Конечно, ни она, ни тот, кто мог продать ее, не знали ее истории. Моя мать не смогла бы позволить себе купить чашу за ее настоящую цену.
— Пожалуй, так. Да, жаль, что это неизвестно. Надо налить в нее достойный напиток. — Он стал рассматривать коллекцию бутылок в нижнем ящике стола. — Вот старое доброе шотландское виски, «Джон Джемисон». Надеюсь, вам оно не повредит?
— Думаю, что нет.
Он налил виски в бокал и передал его мне, затем налил себе.
— Без воды? Это можно назвать не иначе как огненным крещением. Итак, Мора д'Арси, добро пожаловать в ваш фамильный дом… или дома. Ведь вы, кажется, уже побывали в замке Тирелей.
Я отхлебнула виски и слегка поперхнулась, но быстро пришла в себя.
— И вы, и я, Коннор Шеридан, знаем, что в наше время фамильные замки — бремя. Я полагаю, вы сюда приехали не ради этого — не ради замков, фамильных преданий, всех этих героев Ватерлоо. Леди Мод рассказывала вам о Фермойле? Мне она рассказывает каждую неделю.
Я пожала плечами:
— По-моему, каждый герой хорош в свое время. Сейчас должны быть какие-то другие герои.
— Ну и какой же он, этот ваш современный герой? Может, это те, кто идут на митинги и протестуют против атомной бомбы?
— Послушайте, вы пьяны, — спросила вдруг я, — или говорите это из вредности?
Он опустился в кресло, и выражение его лица вдруг стало усталым.
— Пьян? Ну нет. Я редко напиваюсь, и делаю это только с друзьями, которые не желают мне зла. Вернее, с хорошими приятелями. Едва ли у меня есть настоящие друзья… Из вредности? Пожалуй, я довольно вредный человек. Надо быть вредным, чтобы пить виски наедине с собой, вместо того чтобы попивать дешевый херес в этой «гостиной» с помешанной старухой. Впрочем, поскольку я ей, по ее мнению, не ровня, как и большинство людей, меня и туда приглашают нечасто.
— Но тогда зачем вы здесь? И кто вы на самом деле?
— Вы хотите это знать? — спросил он насмешливо. — Это слишком долгая история для той, которая приехала на одну ночь.
— Да успокойтесь вы. — Я снова отхлебнула виски. — Разве мы с вами оба не Шериданы? Насколько я понимаю, их осталось немного.
— Леди Мод, кажется, тоже так думает. Мой отец был четвероюродным братом ее мужа. Вряд ли они даже встречались. Когда ее муж Чарльз умер, леди Мод стала управлять стеклодельным заводом через управляющего. К тому времени это ремесло в Ирландии стало давать меньше дохода, хотя оно и раньше не было процветающим. Когда несколько лет назад умер управляющий, завод почти не существовал. Шериданы прежде были великими стеклоделами и отличными бойцами, обстановка в Ирландии была такова, что многое работало против них. Наверно, вы об этом не знаете, но даже лет десять назад вести любой бизнес в Ирландии значило вести постоянную войну. Но стеклоделие Шериданов продолжало существовать. Мы всегда были не из тех, кто сдается. Надеюсь, я не буду последним в истории Шериданов.
— А что, теперь она близится к концу?
Он пожал плечами:
— Что-то, похоже, должно случиться. Нужны новые капиталовложения и новые идеи, а на это требуются деньги. Завод надо перестраивать. Стеклоделие мало изменилось за века — эта область ручного труда допускает лишь небольшую механизацию. Но и то, что есть, надо чинить. Мастера стареют, а учеников у них нет. В Англии можно заработать лучше. Наше стеклоделие умирает… — Он повертел головой, словно хотел избавиться от хандры.
— А сами вы кто — финансист или стеклодел?
— Я здесь потому, что я — Шеридан. Леди Мод — традиционалистка, даже когда это касается тех, кто ниже рангом. Пока я не стал совсем взрослым, я и не бывал на заводе — он мало меня интересовал. Потом, с ростом мастерства Ватерфордов, мы потеряли остатки былой славы. Из стеклоделов в Ирландии сейчас знают только Ватерфордов. Я появился на заводе тогда, когда старая леди притащила меня сюда четыре года назад.
— Каким образом? — Заметив, что у него кончились сигареты, я предложила ему свои.
Он закурил, поблагодарил кивком и продолжал:
— У меня не было ни денег, ни амбиций. В Ирландии у меня нет никого, кроме матери-вдовы, но мы не живем вместе. Я жил в Канаде, когда леди Мод пригласила меня сюда. Там я был помощником менеджера во второстепенном промтоварном магазине, и на что-то рассчитывать особенно было нечего, а здесь, как я думал, можно было заработать. Я согласился. Она оплатила мой переезд. К тому же я скучал по родине. Но когда возвратился, то сам удивился, отчего я скучал по этим местам. Когда я обосновался здесь, то понял, что мне следовало ехать куда угодно, только не сюда. — Он опять помрачнел, вспомнив о своих несбывшихся надеждах, и на мгновение как будто забыл обо мне, продолжая рассказ по инерции, из желания выговориться. — Завод тогда уже был в упадке, и я не зал, что именно делать, хотя старая леди была уверена, что я знаю это просто потому, что я Шеридан. Мирмаунт вы сами видели — он давно нуждается в ремонте. А ферма — это просто смех: несколько коров и овечек и истощенная земля. Для старой леди ферма — только лужайка вокруг Мирмаунта, а Мирмаунт — только склад мебели, приобретенной в надежде, что она когда-то вернет замок Тирелей и расставит все это там.
Я невольно задумалась о судьбе одинокой женщины, у которой нет ни мужа, ни детей, ни фамильного имения и которая коллекционирует мебель для дома, где явно не будет жить. Кажется, я начала понимать причину ее помешательства.
— Но почему же вы остались? — спросила я.
— А что мне было делать и куда было ехать, ничего не имея? Леди Мод, не то что пообещала, но намекнула, что я могу стать наследником. Свою дочь она лишила наследства (у нас многие думают, что Бланш погибла в Лондоне во время бомбежек), а других прямых наследников у нее не было. Я остался и не жалел сил, чтобы поддерживать завод еще несколько лет, ради надежды на будущее… Теперь все изменилось…
— Что изменилось? — спросила я, хотя, увы, уже знала ответ.
— Появились вы. Она никогда мне не говорила, что у нее есть внучка.
— А какая разница? Я завтра уеду, и мне ничего здесь не надо.
— Не считайте меня наивным. Приехав сюда, вы уже заявили о своих правах. А для этой старой сумасшедшей леди внучка Тирелей значит больше, чем все остальное.
