— Для нее он слишком велик, — прокомментировал другой голос. — Держу пари, это той блондинки, которая прошлым вечером играла в другой команде. Она была ничего…
— Следующий, — спокойно сказал Сидни, глядя перед собой, — кто сегодня утром скажет еще хоть одно слово о бейсболе, бикини или Джесси, будет убирать коровье дерьмо до следующего Рождества, ясно?
Позади воцарилась поразительная тишина. А потом послышалось тихое протестующее ворчание:
— Ну и ну? Что за бес в него вселился?
Сидни пустил лошадь в галоп. Что за бес? Он не назвал его своим людям, подозревая, что его бешенство вызвано маленьким красным лифчиком, лежащим у него в кармане. С тех пор как кто-то предположил, что эта вещица может принадлежать ей, Сидни чувствовал, как она просто жжет его через ткань куртки.
Так же, как обжигали ее губы, так же, как ее глаза обжигали его сердце. Он весь воспламенялся, вспоминая мягкие выпуклости ее груди, прижавшиеся к его телу.
Проклятье, похоже, это лето на ранчо будет просто испепеляющим.
Вечером Сидни стоял в тени террасы, глядя в окно столовой большого дома. Он собирался было найти Джесси, когда услышал музыку, которая заставила его остановиться. Он замедлил шаг, чтобы мельком взглянуть, что происходит, и просто остолбенел.
Со столов уже все было убрано, а из гостиной доносились громкие звуки музыки.
— Раз, два, три, удар ногой, — выкрикивала Джесси, — затем назад, два, три, удар ногой.
Она обучала гостей, выстроившихся в шеренгу, какому-то невиданному танцу.
Джесси была одета в обтягивающие джинсы, коричневую рубашку а-ля вестерн с густой бахромой, ковбойскую шляпу и «казаки». С одной стороны, она выглядела нелепо, а с другой — просто ошеломляюще.
— Теперь покачиваемся, веселее, — говорила она, крутя бедрами так, что Сидни почувствовал, как у него пересохло во рту.
Все смеялись, хлопали в ладоши — в общем, прекрасно проводили время. У Сидни непривычно засосало под ложечкой. И это было не просто физическое ощущение.
Он жил здесь, среди этих обширных уединенных холмов всю свою жизнь и никогда не чувствовал одиночества. Что же с ним сделала эта маленькая фея?
Сидни услышал детский плач, но поначалу не обратил на него никакого внимания. Затем заметил на танцплощадке Анджелу.
Даже эта здравомыслящая женщина была явно не прочь повеселиться. А Джесси могла развеселить кого угодно.
Тогда где же ребенок? Снова послышался детский плач. Сидни направился в ту сторону, откуда он раздавался, и, обогнув дом, замер от ужаса.
Посреди лужайки на высоком стульчике сидел ребенок, а тот же самый мальчишка целился в него из водного ружья. Он чаще промахивался, однако каждое попадание заставляло ребенка жалобно пищать.
Однажды Сидни упустил этого паршивца, но на сей раз он не позволит ему убежать.
Сидни пулей слетел с веранды и вырвал у озорника ружье. Мальчик был так поглощен стрельбой, что не заметил его, пока не стало уже слишком поздно.
— Что, черт возьми, с тобой происходит? — требовательно спросил Сидни, быстро схватив парнишку за воротник.
Мальчик взглянул на него с вызовом, но плач ребенка вызвал что-то наподобие краски стыда на его лице.
— Я не знаю, — тихо сказал он. — Я действительно не знаю.
— Покачиваемся, — пыхтела Джесси, поворачивая бедра вправо. — Покачиваемся, — приговаривала девушка, поворачивая их влево. — Веселее, — подбадривала она, вращая ими в обе стороны.
Когда шеренга танцоров поворачивала бедра не в том направлении, поднималась большая суматоха, и гости закатывались в беспомощном хохоте на слове «веселее».
— Еще раз. — Джесси старалась перекричать музыку, смех и голоса. — У нас почти получается.
— Мы почти заработали себе грыжу, — завопил кто-то позади нее.
— Ради вас, Мэксин, мы переименуем танец в «Грыжевую кутерьму», — с юмором парировала Джесси. — Ну же, все вместе! Покачиваемся, покачиваемся…
— Мисс Хуберт!
Громкий голос легко перекрыл весь этот шум.
Она обернулась, и смех замер на ее губах. Сидни Эджертон, этот стопроцентный ковбой с головы до пят, стоял в дверном проеме, неумело держа под мышкой одной руки Берта Риверса-младшего, словно футбольный мяч, а другой рукой твердо держал за воротник Эда Риверса. У обоих Риверсов были заплаканные лица.
Джесси развернулась и выключила магнитофон, затем повернулась обратно.
— Что вы сделали? — спросила она низким голосом с нотками ярости.
Справа от нее Анджела спасала Берта из-под большой руки.
— Что в конце концов здесь происходит? — требовательно спросила Джесси, твердо уперев кулаки в бока.
— Нам необходимо поговорить… наедине, — сказал Сидни, кивнув головой в сторону остальных танцоров, весьма заинтересованно наблюдающих за ними. — Вам тоже лучше пойти с нами, Анджела.
Джесси заметила, что Сидни не назвал ее по имени, а Анджелу не назвал доктор Риверс.
Девушка повернулась к гостям.
— Ладно, ковбои, поучитесь пока покачивать бедрами. Танец должен быть безупречным к моему возвращению. Иначе тот, кто в точности не повторит мои движения, не получит ни пива, ни пирожков.
Она поставила музыку с начала, но не настолько громко, чтобы пропустить, что со вздохом пробормотал Сидни.
— Ваши движения, — произнес он так ядовито, что Джесси показалось, как будто ее ударили.
— Все в порядке, — сказала она, закрывая за собой дверь кабинета. — Что все-таки происходит? Что вы сделали с Эдом?
— Который из них Эд? — спросил Сидни. Его глаза метали молнии, и интонация голоса была соответствующей.
— Вот этот, — Джесси показала на мальчика, который уже начал трястись. — И мне кажется, что теперь вы можете позволить ему уйти.
Сидни проигнорировал ее предложение.
— Эд, почему бы тебе не рассказать, что я тебе сделал, а потом твоя тетя Джесси решит, тебя или меня разорвать на мелкие клочки и отдать на съедение койотам.
— Он ударил меня! — завопил мальчик. — Он так сильно ударил меня прямо в челюсть, что я целую минуту был в нокауте.
— Вы — животное, — сказала Джесси Сидни оскорбительным шепотом. — Я не собираюсь отдавать вас на съедение койотам. Я собираюсь…
— Тогда где синяк? — устало спросила Анджела.
— А? — хрюкнул Эд.
— Если бы человек такого крепкого сложения, как мистер Эджертон, ударил тебя, у тебя должны были бы непременно остаться следы. Однако насколько я могу судить, твои челюсти в полном порядке.
— Сынок…
— Я не ваш сын, — пронзительно завопил Эд с такой горячностью, что на минуту в комнате воцарилась мертвая тишина.
