но, кажется, голос дрожит.
— Да, он даже согласился мне помочь за небольшую услугу…
— Вы не могли бы помолчать! — шипит мама, наконец разворачиваясь от окна в нашу с отцом сторону.
Мы с папой затыкаемся, но тишина длится недолго.
— Я очень. Очень в тебе разочарована, Эмиль, — говорит мама, снова отворачиваясь к окну. — Как мог у меня родиться такой сын?
Мы с отцом переглядываемся. Похоже, что папа уже всё решил, иначе она бы простым «я разочарована» не ограничилась.
Снова наваливается тишина, и я сижу как на иголках, хотя самое страшное уже случилось, и это самое страшное оказалось не таким уж и страшным. Папа, кажется, испытывает те же ощущения ягодичного сжатия.
— Столько сил было потрачено… и в ответ одна неблагодарность… — Мама уткнулась в стекло и попыталась заплакать. Когда у неё не получилось, она просто судорожно скривила лицо и всё же выдавила слезу: — За что мне всё это…
Я скривился от невыносимой боли в груди. В памяти всплыл эпизод из детства. На тесном семейном празднике бабушка спросила меня, кого я люблю больше, маму или папу. Я сидел на её крепких коленях, болтал ногами и уже было хотел ответить, что больше я люблю отца, ведь он никогда не ругается на меня и разрешает ходить с ним на работу… но наткнулся на мамин взгляд. Она всё слышала и пристально наблюдала, ждала, как я отвечу, смежив брови и грустно оттянув уголки губ вниз, словно, если я не выберу её, она просто сломается, упадёт замертво, покинет меня… И я сказал бабушке, что люблю маму больше. Потому что папа это перенесёт, а вот мама, узнай она, что её супруга ребёнок любит сильнее, — нет. Потом была Анджи — симпатичная блондинка, с которой я встречался в последнем классе школы, и которой было плевать, что я омега. Мы хорошо проводили время, мило изучали друг друга в постели и много разговаривали, а потом оказалось, что она мне не подходит, потому что их семья не знатных кровей, и потому что она — девушка. Это было тяжело и трудно, почти невыполнимо, ведь с Анджи мне было хорошо и спокойно, но я бросил её, отвратительным образом пересказав мамины слова. И если первое воспоминание осталось всего лишь неприятным отголоском, прожженной пеплом сигареты отверстием на идеально-выглаженной ткани моей памяти, то второе до сих пор вызывало невыносимую тоску. Когда-то мне казалось, что я поступаю правильно, когда-то я верил всему, что мне твердили взрослые.
Рассудком я хорошо осознавал, что мама просто манипулирует мной и сейчас. Это было видно невооружённым взглядом, но… Избавиться от страха и чувства вины я не мог. Хотелось утешить её. Хотелось сказать, что я никуда от неё не сбегу, что останусь дома и буду на руках её носить, заглядывать в рот и исполнять все капризы.
Я поднял взгляд на папу. Тот пристально смотрел на меня, испуганно приподняв плечи, однако лицо его было хмурым и даже воинственным.
Я улыбнулся. Папа на моей стороне. Я не один против дракона.
Можно было подсластить пилюлю и рассказать маме про моё общение с Амином, однако я не хотел опошлять наши отношения мамиными воскликами о том, какая он хорошая партия, и какой я молодец, что нашёл такую же богатую семью, как и наша, для заключения союза… Амин был моей отрадой в трудные моменты, моим сексуальным божеством и просто хорошим парнем, но никак не кошельком или «выгодной партией». Мне двадцать три года, и да, я понимаю, что многие омеги в моём возрасте уже рожают второго ребёнка (а в стране Амина так и пятого, почему нет?), но это не для меня. По крайней мере, пока. Как утверждает наш семейный врач, я полностью здоров (несмотря на любовь к сигаретке время от времени), поэтому не так уж важно, рожу ли я наследника сейчас, через пять лет или через пятнадцать.
Я сжал в руках телефон, думая о том, чем сейчас может быть занято моё сексуальное божество. Метка уже потихонечку заживала, но всё ещё радостно вибрировала при мыслях о своём создателе.
Я повёл плечом, глядя на актёрские потуги мамы со всё нарастающим равнодушием. В конце концов, у меня есть друзья, есть папа и есть Амин, и они не дадут меня в обиду.
«Я пастригся, — прочитал я сообщения от Амина, когда уже оказался в своей комнате наверху. — Тебе нравится?». К сообщениям было прикреплено фото. На нём Амин немного изменил причёску, теперь волосы были сильно короче, о чём я даже взгрустнул, но ему шло и так.
Нежно улыбаясь, провёл пальцем по экрану. Амину можно постричься хоть налысо, он всё равно останется зайкой.
«Подстригся, — исправил я, лёжа на животе и болтая ногами, а потом принялся усиленно набирать текст: — Тебе хорошо и так, и так. Если отрастишь волосы и будешь собирать в пучок, тебе тоже пойдёт. Или даже бороду».
Я подождал ответа какое-то время, но Амин был не в сети, поэтому я решил по-быстрому ополоснуться. Когда я вышел из ванной комнаты, меня уже ждало семь пропущенных. От Минса.
Я глубоко вздохнул, вместе с воздухом набираясь храбрости: несмотря на нашу близость с этим омегой, несмотря на мою склонность все прощать, я всё же злился и боялся, что могу сказать лишнего и разрушить все наши отношения до основания: Минс, хоть и кажется весьма уверенным в себе мальчишкой, в глубине души достаточно раним и закомплексован. Как говорил один модный психотерапевт по телеку: «беспорядочные половые связи чаще всего являются признаком недостатка понимания и любви». Или типа того. Короче говоря, Минс — та ещё проблема на мою голову.
Я, было, собирался нажать на вызов, да передумал. Мне нужно время, чтобы привести мысли в порядок. И кто-нибудь адекватный.
Амин до сих пор был не в сети, да и ему бы пришлось пересказать всю историю наших с Минсом отношений для примерного понимания создавшейся ситуации, а это долго, весьма долго, да и не хотелось грузить человека всякими глупостями: он там борется со своим наследством, как кот с громадной крысой, а я буду ему ныть, что меня друг подставил, и теперь мама злится. Нет уж.
Башику писать тоже не хотелось — он дико взбесился от Минсова тупоумия и находился не в адеквате, а вот Гордей, всегда спокойный и беспристрастный, а также осведомлённый обо всём, подходил для дачи совета очень даже.
Я плюнул на поздний час и позвонил. Разбужу — не разбужу,
