– Ты говоришь искренне, – задумчиво промолвила Млада. – Я бы выполнила твою просьбу, вот только в чём твоя ценность как пленницы? Какие сведения ты можешь сообщить? Ты знаешь что-нибудь о том, что затевают Марушины псы? И затевают ли вообще?
– Ни про какие затеи я ничего не знаю, – сокрушённо вздохнула Цветанка. – Я ж совсем недавно оборотнем стала… Из своих знакома только с Серебрицей. А она – одиночка, изгой.
– Ну, вот видишь… – развела руками Млада. – Много ли проку мне брать тебя в плен? Хоть и жаль мне тебя, но устроить тебе встречу с Дарёнкой я не смогу, уж прости. Лучше ей не видеть, что с тобой стало.
– Погоди, Млада, – не унималась Ждана, до щемящей тоски проникшаяся состраданием к синеглазой воровке. – Псы и правда что-то затевают. Они забрали с собой моего мужа, князя Вранокрыла… Только вот не знаю, зачем он им понадобился. Может, это сгодится для Цветанки?
– Сгодилось бы, если бы она знала и остальное – для чего псы его забрали, – возразила Млада, нахмурившись. – Нет, Ждана, отдать ей свои сведения у тебя не получится. Если ей при этом неизвестно, что там её сородичи готовят, сразу понятно, что мы всё это подстроили, дабы доказать её полезность, а на самом деле ей рассказать-то и нечего.
– Хватит! Надоело вас слушать! Сама решу, что мне делать. – Цветанка откашляла и сплюнула тёмный кровавый сгусток, утёрла губы шапкой. – Что ж, кошка, можешь занять моё место на козлах.
Она развернулась и нетвёрдо зашагала прочь, время от времени пошатываясь и оступаясь. Ждана попыталась было её остановить, но наткнулась на ожесточённый оскал оборотня и невольно отпрянула. Солнце скрылось, лес помрачнел и погрузился в вековую туманную печаль, а Ждана повернулась к женщине-кошке и с болью промолвила:
– Нехорошо выходит, Млада… Ведь она хочет только попросить прощения! Неужели нельзя ей это позволить?
– Я, быть может, и позволила бы, но Радимира без колебаний отдаст приказ её убить, даже разбираться не станет. – Млада поправила повязку на лице и натужно кашлянула. – Да и не нужно, честно говоря, чтобы Дарёна её видела. Ни к чему это, только душу ей травить. Всё равно Дарёне нет пути на запад, а этой девчонке – на восток. Она стала Марушиным псом, ничего с этим уже не поделать, и единственная её дорога лежит в Марушино царство. Ладно… И правда, довольно разговоров. Что-то дышать совсем тяжко стало… Хмарь всю грудь забила. – Млада прикрыла на миг глаза, устало пошатнувшись. – Давай-ка, веди меня к своему горшку с отваром. Полагаюсь на тебя, ибо чутья уже нет. Запахов совсем не чувствую.
Они двинулись по следам копыт, а лошадь, боясь оставаться одна в лесу, поплелась за ними – даже поводьев не требовалось. Обеим было трудно идти: Младе – из-за чувствительности к хмари, а Ждане – от невидимой тяжести, давившей ей на плечи при горьких мыслях о Цветанке. Некстати подкралась иссушающая усталость и вытянула все силы из ног, заставляя их подгибаться и поскальзываться. Глаза и лоб горели сухим жаром, а в спину дышал холодный призрачный шепоток. Большим красным рубцом на сердце пылала царапина от когтя Северги – Марушины врата в душу Яра, которые уже нельзя было закрыть… Или всё-таки можно?
– Что тебя занесло в воронецкие земли? – спросила она женщину-кошку, шагавшую рядом тяжеловатой, утомлённой поступью.
– Дела службы, – коротко и глухо отозвалась та. Полы её тёмного плаща угрюмо покачивались, цепляясь за кусты. – Большего не могу сказать. А вот тебе придётся ответить поподробнее о своей цели… Для чего направляешься в Белые горы?
– Мне нечего скрывать, – сказала Ждана. – Я воспользовалась отсутствием мужа и сбежала от него. Верного возницы, который помог бы мне доехать куда нужно и не сдал бы князю, у меня не нашлось, но волей случая подвернулась Цветанка… Я хочу попросить у княгини Лесияры убежища в Белых горах для себя и сыновей. Но я даже не думала и не гадала, что Дарёнка уже там… Обрадовала ты меня этой вестью, Млада. Словами не выразить, насколько.
– Да, с нами она теперь, и в западных землях ей делать больше нечего, – проговорила Млада. – Кстати, раз уж речь о ней зашла… Прошу у тебя её руки. Так сложилось, что она – моя суженая. И если б не наша с тобой встреча, а потом расставание – такое, каким оно вышло, кто знает, как всё получилось бы… И родилась бы Дарёнка вообще. Всё случилось так, как суждено было случиться. Даже эта ошибка была прописана на страницах нашей жизни.
Ноги Жданы сами споткнулись… Благо, Млада подхватила под руку и не дала упасть, поблёскивая смеющимся взглядом.
– Не бойся, Дарёнку я не обижу… Я люблю её очень.
Остановившись, Ждана уткнулась лбом в плечо Млады. Она испытывала что угодно, только не страх за дочь. Счастье выглянуло наконец из-за дерева, пахнущее полевыми травами и цветами, синеглазое и тёплое, потёрлось пушистым боком о сердце и заставило её расплакаться – счастье, которого не было у неё самой. Слёзы хлынули неукротимо, но улыбка проглядывала сквозь них, как солнце сквозь тучи во время дождя.
– Идём, идём. – Рука Млады ласково подтолкнула её. – Потом ответишь. След не потеряй.
Когда они добрались-таки до колымаги на лесной дороге, у Жданы уже невыносимо гудели ноги и болела поясница. Радятко, не находивший себе места и расхаживавший вокруг повозки, встрепенулся и хотел броситься к матери, но, завидев незнакомую фигуру в плаще, остановился. Мал был не так сдержан в проявлении чувств: выскочив из повозки, он подбежал к Ждане и едва не сбил её с ног, обняв с размаху.
– Всё хорошо, мои родные, – с тихим смешком приговаривала она, ероша и целуя русую голову среднего сына и улыбаясь старшему.
– А где Заяц? А Северга? – взволнованно спрашивал Мал. – Зачем она тебя увезла?
– Дальше мы поедем без них, – ответила Ждана. – Северге сейчас… гм, немного не до нас. А Заяц… – Из груди княгини Воронецкой вырвался грустный вздох. – Она ушла. В Белые горы ей нельзя.
– Почему? – огорчился Мал. Видимо, Цветанка пришлась ему по душе.
– Потому что она – Марушин пёс, – вынуждена была объяснить Ждана. – Их туда не пускают… Зато у меня счастливая весть, ребятки: ваша сестра Дарёна жива. И когда мы приедем в Белые горы, мы с ней встретимся!
Радость братьев была немногословна, в основном она выразилась в посветлевших взглядах. Радятко между тем настороженно поглядывал в сторону Млады. Меч его так и остался в стене дома знахарки, и без него он чувствовал себя, по-видимому, не так уверенно.
