— Ты просто хочешь получить возможность поподслушивать! — подначивает она, развешивая в шкафу свою одежду своеобразной радугой: белый-желтый-оранжевый-красный-розовый-фиолетовый-синий-зеленый.
— Именно этому меня и учили, — замечаю я и наконец, нахожу в себе силы расстегнуть свою сумку.
Я всю жизнь слушаю чужие разговоры. Они говорят, я повторяю. Такая пассивная роль. Это так бесит, что порой руки опускаются. Хоть бы раз спросили, а что я об этом думаю.
Были случаи, когда мне очень хотелось вплести в чьи-то слова свои собственные соображения или по-своему интерпретировать то, что говорится, — просто чтобы оживить обстановку. Однажды, на первом году работы, я так и поступила. Меня пригласили переводить на деловом обеде в клубе, я многовато выпила (с целью хорошенько промыть голосовые связки) и сочинила совершенно другую беседу — как в игре «Чья сейчас реплика?», где берут сцену из старого фильма и дублируют ее заново, заменяя оригинальные диалоги всякими смешными глупостями. Не помню, что я там наговорила, но результат был налицо: я отошла в туалет, а когда вернулась, их уже не было. Мне бы следовало обидеться, но я вздохнула с облегчением — танцы только начинались и мне страсть как хотелось устроить с кем-нибудь «паровозик» в стиле «Грязных танцев», когда Патрик Суэйзи и Синтия Роде учат Дженифер Грей танцевать.
Я понимаю, что мы оставили ключ от номера в двери, и выглядываю в коридор как раз в тот момент, когда мимо проходит ослепительная женщина на высоких каблуках в белом купальнике на бретелях. За ней идет полноватый, невысокого роста мужчина, на лысине у него поблескивают капельки пота, а в руках он держит пляжную сумку и шляпу.
— Почему ты не сказал, что мы должны там быть в шесть? — шипит она по-итальянски.
— Я говорил! Вчера, когда мы были в «Прада»!
Дурак! Неужели он и вправду думает, что она будет слушать, что он там говорит, если в это время она копается в сумочке?
Некоторые люди не в состоянии нормально общаться, даже если говорят на одном языке. У меня так бывает в отношениях с мужчинами. Он говорит. Я слушаю. Потом перевожу его чувства ему обратно — тот же язык, другие слова. Иногда кричать хочется, так много всего у меня остается невысказанного.
Мама ходит по комнате, мурлыча «Прикосновение женщины», потом выставляет на тумбочку книгу и флакон с духами. Она ничего плохого не делает, но меня начинает передергивать от раздражения только при одном взгляде на нее. Я делаю глубокий вдох, но мне все равно кажется, будто стены комнаты надвигаются все ближеи ближе. Я вскакиваю, распахиваю филенчатыедеревянные двери, выхожу на балкон, и меня окутывает ослепительное сияние.
И даже когда глаза привыкают к свету, от открывшегося вида все равно дух захватывает. Потом я понимаю, в чем дело, — я приучилась к тому, что оператор сам найдет, на что обратить мое внимание. А сейчас мне приходится самой придавать ландшафту смысл, но передо мной столько всего, что я не в состоянии охватить это одним взглядом — хочется смотреть сразу во все стороны. Я решаю разбить впечатления на удобоваримые кусочки и заняться ими последовательно. Над головой у меня балдахин с широкими белыми и зелеными полосками, которые, слава богу, сочетаются с интерьером комнаты, а значит, мама не будет все здесь менять. Справа — море. Оно сейчас сумрачно серого цвета. По своим цветовым таблицам мама определила бы этот оттенок как серо-голубой цвет формы пилота. Безмятежная вода кажется почти матовой, словно высохшая краска, а там, где море встречается на горизонте с небом, они сливаются в бледной акварельной дымке, и почти невозможно различить, где заканчивается одно и начинается другое. Я смотрю вдаль, и на душе становится спокойнее. Внизу, под балконом, — пышный гостиничный сад подступает к элегантному бассейну, а дальше — монастырь. Все остальное приземленное пространство забито домами и отелями пополам с кипарисами и тополями.
Я облокачиваюсь на перила и смотрю на улицу — Виа Маттеотти. Она ведет к Садам Августа. Сейчас ее можно было бы спутать с подземной платформой «Оксфорд Сиркус» в час пик. Или, точнее, с «Олд Траффорд» перед началом важного матча. Группа школьников производит невероятно много шума. Они радостно визжат, орут, дергают друг друга за хвостики, толкают рюкзаки впереди идущих и переговариваются, причем двух собеседников друг от друга могут отделять еще человек двенадцать, — такое впечатление, что у каждого из них есть невидимый мегафон.
— Их нельзя сюда пускать, если они не могут относиться к этому месту с должным почтением, — качает головой мама, выходя ко мне на балкон и определяя, откуда доносится шум.
Возможно, думаю я. А возможно — именно так они выражают свое восхищение. Мне кажется, я бы тоже вела себя подобным образом, если бы приехала со школьной экскурсией на Капри. Но в школьные годы я не выбиралась дальше Бристоля, — там мы тащились вдоль клифтонского подвесного моста с целью несколько оживить личными впечатлениями наши эссе об Исамбарде Киндоме Брунеле.[41] (Но, естественно, весь класс больше интересовался тем, сколько людей с этого моста спрыгнуло, нежели его конструкцией.)
Школьники остаются верны анархическому joie de vivre, а я завидую тому, с каким беззаботным вызовом они нарушают спокойствие. Я пытаюсь представить, каково это — чувствовать, что гораздо важнее накричаться вдоволь, чем задумываться о спокойствии окружающих. Поднять хороший шум не так-то просто. Мне кажется, меня хватит самое большее на негромкое мычание. Чтобы вопить — надо иметь соответствующий набор ощущений. Они размахивают руками, хлопают в ладоши, поют, не сдерживая эмоций. Такие люди не пойдут во всякие шарлатанские общества «искать свое я» и «накапливать органический опыт».
Я смотрю, как пожилые пары проходят мимо гомонящих детей, поджав губы и качая головами, и невольно думаю: кто же из них получает от жизни больше удовольствия?
Разница та же, что и между теми, кто купается в море, и теми, кто сидит у гостиничного бассейна. Люди у бассейна регулярно делают пилинги и депиляцию. У них загар, безупречные прически и солнечные очки от модных дизайнеров. Они считают, сколько проплыли. (Нельзя сосчитать, сколько ты проплыл в море. «Я доплыл вон дотуда!») Их мир — химия, коктейли и изнеженность. Зачем по доброй воле встревать в беспокойные и хлопотные ситуации? Сходи раз на пляж и наберешь песка во все дырки — будешь потом неделю хрустеть и отряхиваться. Ты ежишься, случайно касаясь ногой склизких щупальцев, в отчаянной надежде, что это — обычные водоросли, тебя сбивает с ног прибой, и ты отплевываешься, глотнув морской воды вперемешку с кремом от солнца. Но это, по крайней мере, настоящее. Не мне говорить, конечно. Вы меня за подобными занятиями не застанете. В прошлом я предпочитала море. А сейчас и бассейн кажется мне сплошной морокой. То есть рано или поздно я окунусь, наверное, но пока…
