Она накрыла ладонью его кулак, поглядела в мрачное, опечаленное лицо и тихо попросила:
— Расскажите мне о Джой.
Молчание затянулось. Наконец губы у него дрогнули, и он кивнул. Кейт подошла ближе и обняла его за талию. Девлин не понимал, что стоит за ее объятием. Доброта? Жалость? Раскаяние? Но разве это имело значение, кроме того, что она выглядит, как ангел, от которого исходит пьянящий аромат? Разве может что-то иметь значение, когда от прикосновения ее тела, от ее нежного доверия, на которое он никогда не надеялся, в его душе рождалось тепло и уют?
Он почувствовал, что ему чертовски, изумительно хорошо с ней. Как ему хотелось стать в ее глазах человеком, каким он был когда-то! Человеком, любящим жизнь и ее радости. Человеком до Денали.
— Вы хотите услышать? Что ж, слушайте.
Кейт смотрела ему в лицо. Вложив снова свои пальцы в его ладонь, она улыбнулась, но сердце колотилось так, что потребовалось усилие, чтобы его успокоить.
— Пойдемте со мной, Девлин. Она пошла к дивану, он последовал за ней, но Кейт не села. Вместо этого она подошла к маленькому, изящному бару, некоторое время задумчиво изучала полки с новыми и старыми бутылками, потом выбрала вино.
Девлин наблюдал, как она ловко вытащила пробку, затем плеснула вина в изящные бокалы. Вино искрилось и мерцало подобно живому рубину.
Он желал ее так сильно, что у него болела каждая клеточка тела. Она была в его крови, рассудке и сердце, мыслях. Она стала центром его жизни и смыслом его жизни — как ни одна женщина до этого. Конечно, в жизни Девлина были женщины, но иных он забыл, других никогда не забудет. Были такие, которые ушли, не вызвав никаких чувств, кроме ежеминутного физического интереса; кое-кто остались подружками. Впрочем, всех их он любил — по-своему, эгоистично, но не страдал в том смысле, как, по его мнению, должен страдать истинно любящий. Кейт впервые вызвала ту любовь, о которой он только мечтал.
— Спасибо, Кейт. — Девлин с благодарностью взял бокал, стараясь коснуться ее руки.
— За вино? — Кейт удивило выражение его лица — покорное, мягкое, жаждущее…
В ответ у Девлина слегка дрогнули губы. Да, за вино, но и за другое — за прогулки, за китов и черепах. За детский восторг перед цветами, за этот день, особенно за этот день. За доверие, пусть и на короткий срок.
Чуть улыбнувшись, он поднял бокал за женщину, которая, возможно и не узнает, что он немного влюбился в нее еще в переполненном магазине, а окончательно, когда одиноко сидел на залитом лунным светом пляже и слушал, как она играет. Сегодня он понял — навсегда!
— За первый день в Равенеле, за музыку на пляже, за отзывчивость — Девлин был счастлив, что может сказать это.
Он потянул ее вниз, на диван. Она отставила в сторону пригубленное вино, сложила руки на коленях и приготовилась слушать историю жизни и смерти, полную случайностей и невозможной храбрости.
— Думаю, вас не очень удивит, что я работал на многих работах и во многих местах. Не успевал я доделать одно дело, как уже искал другое, более увлекательное, более сложное и незнакомое.
Денали. Он с такой тоской произнес это слово, что Кейт захотелось успокоить его, однако она сдержалась — он должен рассказать все без чьего-либо вмешательства и утешения.
— Я имел все, что хотел, к чему стремился всю жизнь. Один день не был похож на другой, приключения следовали за приключением. И люди. Люди, любившие меня, любившие Джока Боухеннона и Джой.
Она молча слушала.
— Я любил их обоих. Они были особенными, все в Толкитне любовались ими и желали быть похожими на Джока и Джой. И тогда, и теперь любовь, похожая на любовь Джока и Джой, делает людей вокруг счастливее и лучше. Пока я не встретил их, я не знал, что в моей жизни чего-то не хватает, никогда не думал, что могу осесть в каком-либо месте. И тогда же я понял, что любовь, подобная их любви, является один раз на тысячу и что остальной мир должен издали любоваться ею. Потом я допустил ужасную ошибку в расчете полета, и Джой погибла. — Девлин замолчал, сидел отрешенный, унесшийся мыслями в прошлое, на Денали.
Кейт закончила за него:
— Ваш самолет упал на вершину?
— Да. — Слово прозвучало плоско, безжизненно.
— Джока с вами не было?
Подняв голову, он уставился в окно — на берег и море, но видел там острый, покрытый снегом пик.
— До дня крушения Джой никогда не ходила в горы. Джок водил экспедиции, а она оставалась дома. И, зная это, я взял ее в полет в базовый лагерь, чтобы встретить Джока. Она была счастлива чуть не до головокружения. Джой всегда была счастлива, но такой, как в тот день, я не видел ее никогда — нетерпеливой, полной жизни. Джок называл ее «воплощением радости». И это было правдой.
Девлин опять замолчал, и Кейт мягко подтолкнула его:
— Значит, Джой хотела лететь в базовый лагерь, чтобы встретить Джока?
— Да, хотя это было не принято. Надвигался шторм, очень капризный, так называемый наркоман, самый плохой вид шторма. Я не знал, сможем ли мы пробиться в лагерь и, тем более, вернуться назад, и решил идти в обход — это было авантюрное и роковое решение. Мы упали, поломались и обгорели, да еще оказались не в том месте, где по расчетам должны были быть. Но самое ужасное было впереди — мы попали в самый центр шторма, не было ни укрытия, ни надежды быть найденными.
Кейт поняла, что рубцы на его ладонях от сгоревшего самолета.
— Я принял авантюрное решение, — повторил он, — и был наказан. Поисковые и спасательные команды искали нас несколько дней, когда дорога была каждая минута. Она умерла в снегу. Джой и ребенок, которого она носила под сердцем. Самое ужасное то, что Джой и Джок не смели надеяться. Джок знал, что она в детстве болела ревматической лихорадкой, но не догадывался, что жена посещала врача, который тщательно за ней наблюдал и, наконец, дал добро на ребенка.
Кейт хотелось спорить, но он был слишком непреклонен, чтобы ей поверить, и слишком захвачен рассказом, чтобы услышать. Девлин как бы заново переживал те дни и часы. Наконец он посмотрел на нее и, заметив слезы, нежным движением погладил ее по щеке.
— Вы плачете из-за Джой?
— Из-за Джой, из-за ее надежд на ребенка. — Схватив его руку, она прижала его ладонь к своей щеке. — Но больше всего из-за вас.
— Из-за меня?
— Из-за хорошего человека, попавшего в немыслимую ситуацию и сделавшего все от него зависящее в исключительно неблагоприятных условиях. Не многие стали бы бороться в обстоятельствах, в которых спасти могло только чудо.
— Если бы это было правдой! — вырвалось у него. Он до сих пор отчаянно переживал неудачу. — Если бы мне хватило ума не брать с собой Джой с ее больным сердцем, ничего бы не случилось. Холод особенно был ей вреден…
