Затем его голова падает, его лоб встречается с моим. Я чувствую запах дешевого пластика его маски и сладкий запах его мужского пота. И этот персиковый рот, которого я еще даже не видела. Он издает разочарованный стон.
— Пошли, Горошек.
Нейт подхватывает меня и помогает подняться на ноги, прежде чем я успеваю навредить его ребятам. Мы идем обратно к его дому — у меня нет другого выбора, я полностью заключена в тюрьму, стиснутая настоящим гладиатором. Но когда мы вошли, меня что-то осенило.
Я его привлекаю.
Он борется с этим ради Годфри. Для его жизни. Но если я его уговорю, я могу предложить ему выход. . .игра продолжается.
В нем теплится страсть. . .и я собираюсь поджечь ее. Пламя, которое сожжет каждый план Годфри для меня.
Нейт заталкивает меня в подвал и запирает там.
— Последнее предупреждение. Если ты не хочешь снова оказаться с завязанными глазами и связанными руками, ты будешь вести себя хорошо.
Я сажусь на одеяло, которое он принес для меня, и жду, пока не услышу, как его тело опускается на матрас, дешевые пружины сжимаются под его тяжестью. Достав его дневник из того места, где я его спрятала, я прочитала еще одну запись.
12 НОЯБРЯ 2010 ГОДА
— Попасть в тюрьму — это как умереть с открытыми глазами (БЕРНАРД КЕРИК)
Потерять себя в повторении легко, и это дает тебе тюремная жизнь.
Структура настолько аккуратная и линейная, что дни сливаются в недели, затем в месяцы — и, прежде чем ты это заметишь, — даже в годы.
Я пропускаю время приема пищи в 6:00 каждый день, потому что я лучше пожую ногу моего сокамерника, чем съем завтрак, который они подают. А Педро? Его нога повидала довольно грубое дерьмо, как и остальная часть его зависимого от крэка тела.
Я сварщик в ремонтной мастерской тюрьмы. За тридцать два цента в час я не разбогатею, но, по крайней мере, смогу позволить себе немного лапши Рамен из столовой.
Я работаю вместе со старым английским умником по имени Годфри. Не зря его здесь прозвали Богом. С характерной хромотой, которая обещает хорошую историю, он проводит большую часть своего времени, слушая классическую музыку или гуляя с Себом — еще одним британским заключенным, которого я считаю геем, судя по тому, как он смотрит на меня. Девяносто процентов людей здесь хотят меня трахнуть, но Себ? Он выглядит так, будто хочет взять мою задницу на свидание за ужином и купить ей цветы. Может быть, даже красивое украшение.
Фрэнк сказал мне, что я не должен связываться с Годфри.
Остерегайтесь Бога, ибо Он очень силен и может запечатать вашу веру.
Я летаю низко и занимаюсь спортом. Еще больше читаю. Четыре или пять часов чтения, каждый день. Пропускайт занятия в колледже и другие программы, которые они предлагают, как будто ты выйдешь отсюда в открытые объятия общества. Если жизнь дала тебе карту Сан-Димаса, фул-хаус не в твоем будущем. Черт, тебе повезет, если у тебя будет крыша над головой, когда все закончится.
Но я хожу на курсы самопомощи, потому что они заставляют тебя записываться на эту хрень, и потому что что еще делать в этой дыре? Мои возможности ограничены, мое время — безгранично.
За ужином я тусуюсь с Фрэнком и его командой из Стоктона.
Сан-Димас известен бандами округа. Забудьте о неграх, латиноамериканцах, белых. Конечно, между гонками время от времени случаются прыжки. В основном, однако, мы держимся цивилизованно.
Кроме Арийского Братства. Они заноза в заднице у всех.
Буквально.
Сегодня я захожу в свою камеру и вижу парня, которого не узнаю. Он большой, толстый, с самодельной татуировкой в виде свастики, украшающей его мясистую шею и лицо каждого неграмотного деревенщины из кино. Лысый, конечно. Тюрьма высасывает из тебя молодежь.
— Чем могу помочь? — Я ворчу.
— Нет. Но я могу помочь тебе. Видел тебя поблизости. — Он прислоняется плечом к стене, одна рука засунута в штаны. Его глаза остановились на моей промежности. — Тебе нужна защита.
Не обращая на него внимания, я тянусь под свой тонкий матрас, доставая книгу в мягкой обложке. Он сжимает мою руку, его ладонь жирная. — Я сказал, - ворчит он, - ты симпатичный мальчик. Наклонись.
Я жду, когда он нанесет первый удар, но он просто притягивает меня ближе. Он толще, крупнее. Я худой, но достаточно сильный, чтобы справиться с ним. С другой стороны, у меня нет AB позади меня на случай, если дерьмо пойдет наперекосяк.
А оно точно пойдет, судя по голодному выражению его лица.
Но не в том смысле, в каком он хотел бы засунуть свой член
— Слушай, чувак, — говорю я спокойно. —Мне нечего терять. Не заставляй меня убивать тебя. Моя задница того не стоит.
Он с глухим стуком швыряет меня в стену, его нос касается моего, когда он попадает мне в лицо.
— Глаза как виски, волосы такие мягкие, губы полные, как у девушки. Думаешь, люди не заметили? Давай сходим в душ, красавчик.
Я уже собираюсь сделать что-то такое, за что меня надолго упекут в сектор для неуравновешенных, когда замечаю осколок стекла на своей коже. Острый край проходит вдоль моей шеи, прежде чем миновать скулу и вонзиться в подбородок арийского засранца. Смятое бумажное лицо Фрэнка следует за лезвием, когда его губы находят ухо татуированного мужчины.
— Отойди, Хефнер. Разве ты не видишь, что он всего лишь ребенок?
Глаза арийца не отрываются от моих. Я все еще зажат между ним и треснувшей стеной, когда он отпускает гнилую ухмылку.
— Осторожнее, старик. Ты здесь не стрелок. А мы.
Фрэнк фыркает. — Хефнер, — говорит он, вонзая осколок в кожу мужчины. — Есть только один стрелок, и это Бог. — Он имеет в виду Годфри Арчера, а не всемогущего. — Так вот, это не для взятия. Убирайся.
Несколько работающих клеток мозга Хефнера приказывают ему убираться из моей камеры площадью сорок восемь квадратных футов, и после бессильного взгляда вниз он растворяется обратно в темном коридоре нашего этажа.
— Я мог бы справиться с ним сам. — Я дергаю себя за волосы. — Но спасибо.
Фрэнк не признает моей признательности. Просто сует осколок мне в руку, обхватывая его пальцами.
— Береги его. Черт, Натаниэль. Ты чертовски хорош для Сан-Димаса. Тебе лучше быть жестче, иначе твоя задница будет достаточно широкой, чтобы протолкнуть арбуз к тому времени, как ты уйдешь.
С этими словами мой старый сосед, ставший защитником от изнасилований, уходит, оставляя меня и то, что осталось от моей гордости, чувствовать себя еще меньше и менее значительным, чем моя крошечная комната.
Трудно его ненавидеть, когда с каждой страницей он становится все более человечным.
На самом деле, я тоже хочу показать ему, какой я человек.
Вчера он заткнул меня, потому что гнулся, а я хочу, чтобы он сломался. Вернемся к генеральному плану. К тому, чтобы сделать все возможное, чтобы завербовать его в свою команду.
Моя очередь показать ему, что я настоящая.
— В следующие выходные я воспользовалась билетом первого класса до Лондона и навестила Кэмдена.
Нейт тихо ворчит наверху, и мне хочется оказаться с ним рядом на кровати, которую я никогда не видела, в комнате, в которой я никогда не была. В комнате, которая, несомненно, не намного больше, чем его камера в Сан-Димасе.
— Кэмден жил в викторианском здании в Мраморной арке, прямо напротив большого Primark, прямо в центре Лондона. — Я улыбаюсь про себя, обняв колени. Я могу ненавидеть Кэмдена, но мне всегда нравилась его квартира.
— Я не знала, чего ожидать. Мы даже не поцеловались в первый и последний раз, когда встретились. . .но он ухаживал за мной. Долгое время. В те выходные мы ходили в потрясающие рестораны и наслаждались лучшими местами в Вест-Энде. И ему потребовалось ровно шестнадцать часов, с того момента, как я приземлилась в Лондоне, до того момента, когда я приземлилась на его кровать, где он впился в меня так, будто в конце моей киски было масло.
