Поэтому, искрясь напускным весельем, она позволяла за собой ухаживать всем мужчинам подряд, даже нахальному Джону. Сегодня все было, как в ранние студенческие времена: вокруг Одри сосредоточилось главное мужское внимание, а ей становилось каждый раз не по себе, когда Том игнорировал ее, словно боялся нарушить какой-то придуманный им сценарий. Она твердо решила, что сегодня выяснит их отношения, она нацелилась на результат, и ее уже ничто не могло вывести из состояния этой холодной готовности.
Наконец Том, словно виновник грандиозной презентации, прервал раздачу интервью о жизненных планах и успехах в среднем бизнесе, подсел к Одри, положив ей руку на плечо, и тихо зашептал:
– Я устал, сестренка. Пойдем отсюда? Давай бросим их всех и убежим!
Одри молчала. Сердце давно уже кричало: «Давай! Я готова пойти с тобой хоть за край света!». А разум, как всегда, не позволял совершить ошибки. Иногда Одри даже жалела, что у нее такая крепкая выдержка. Иногда хотелось закатить простую женскую истерику, когда слезами и ложью можно добиться своего…
– Одри. Пойдем, прошу тебя. – Он приподнял ее за талию и потянул на себя.
Она повиновалась, но опять же молча. У входной двери обернулась, посмотрела на публику за столами, которая так откровенно наблюдала за ними, что даже гомон в зале стих, зло подмигнула Джону и вышла в ночной холод.
В ее последнем жесте, в том, как решительно она потянула на себя дверь, в ее походке и выражении лица хорошо читалось отчаяние и в то же время готовность ко всему.
– Слушай, с таким вот выражением лица, как сейчас у тебя, великие полководцы говорили: «Здесь быть великому сражению! Здесь лежать нашим врагам!».
– А ты это сам видел?
– Как сейчас помню. В тысяча пятьсот…
– Том. Ты что-то хотел мне сказать? Вести светскую беседу о полководцах можно и в клубе.
На ней был тонкий черный свитер с глубоким вырезом на груди. Красивый, конечно, но холодный.
– Да, – быстро заговорил Том, обнимая ее за плечи. – Тебя всю трясет. Почему ты не оделась?
– Не от холода.
– Что?
– Трясет не от холода. Давай серьезно.
Он посмотрел ей в самые глаза, долго и молча, на лице его решимость сменялась страхом…
– Одри, я позвал тебя…
Она молчала.
– Одри, я…
Снова тишина.
– Одри, я… я не могу! Ну скажи хоть что-нибудь!
– Это твой вечер.
Они вдруг потянулись друг к другу с необъяснимой нежностью, и Одри почувствовала, что Том обнимает ее, пряча лицо у нее на плече. Ей хотелось заплакать и никуда его не отпускать. Просто сказать: делай со мной, что хочешь, думай обо мне, что хочешь, а я тебя люблю.
– Одри! Мы не должны… Нам не надо… Нам… мы же друзья. – Руки Тома вдруг сильно сжали ее, пальцы больно впились в спину и задрожали. Он вздохнул, а может, всхлипнул.
– Том… – Она ласково провела ладонью по его затылку, блаженно ощущая родной ежик светлых волос. – Мне будет тебя очень не хватать.
– Да! Черт возьми! – Он отступил на шаг и вдруг заорал надорванным голосом: – Да! Мы должны забыть про эту любовь!
– Что? – Одри показалось, что она задыхается.
– Должны! Иначе… я не знаю, что будет! Я схожу с ума рядом с тобой! Понимаешь?! Веришь мне?! – Он снова взял ее за плечи и встряхнул. В глазах его стояли слезы.
– Том.
– Но невозможно, – зашептал он, уткнувшись лбом в ее лоб, – невозможно, понимаешь, все время быть сумасшедшим! Я хочу спокойствия, Одри! А когда ты смотришь на меня вот так своими черными азиатскими глазищами, ты жжешь меня. Жжешь без наркоза! Я теряю покой, во мне… черт знает, какие демоны просыпаются во мне!
Они стояли, не поднимая глаз, и тяжело дышали, словно два борца, которые устроили передышку, обнявшись перед последней схваткой, в которой один из них умрет.
Она первая посмотрела на него:
– Я тоже, Том.
– Что?
– Тоже не могу… Но в отличие от тебя, мне не к кому идти, у меня нет будущей жены, нет будущей работы. И поэтому лучше нам расстаться именно здесь и именно сейчас.
– Зачем нам расставаться?
– Не старайся быть глупее, чем ты есть на самом деле.
– Одри, но я не в силах отказаться от того, что мне предлагают.
Она подняла его лицо за подбородок и улыбнулась, заставив посмотреть себе в глаза:
– Том, если есть настоящее желание, силы обычно приходят, откуда ни возьмись. Как в сказке, Том. Мне холодно и больше нечего тебе сказать.
Она развернулась и пошла в кафе.
…На улице шел дождь со снегом, закручивался сумасшедший танец осенних демонов, на улице творилась темная мистерия, и темное отчаяние сжимало сердце Одри. Мокрая от слез и снега, в распахнутой куртке, она шла домой, больше не чувствуя холода. Она неистово кусала губы, сдавливая рыдания в горле…
А потом было утро. В дверь тетушкиного дома постучался посыльный с огромным букетом из двадцати трех лилий и короткой запиской «Прости».
После того, как Том отбыл из Тель-Авива в Детройт, Одри тоже овладело «чемоданное» настроение: она начала собираться домой, предвкушая встречу с родным городом, друзьями и тетушкой, по которой сильно соскучилась. Тот самый маленький альбом с фотографиями, украденный арабским мальчишкой и ставший причиной встречи с Томом, лежал теперь у нее на рабочем столе, и она каждый день его перелистывала.
Всю фирму охватило лихорадочное возбуждение: пять человек отбывали в Штаты и на их место ждали новых переводчиков, до смены состава оставалось меньше двух недель. Основная деятельность на некоторое время замерла, начались созвоны, переговоры, планы расселения, главное офисное начальство вообще отбыло на недельный отдых, видимо, взяв передышку перед новым сезоном.
Одри скупала в местных магазинах все, что ей нравилось, чтобы всех одарить, никого не обидеть, а заодно и полностью сменила гардероб, основательно подготовившись к осеннему сезону. Она говорила себе, что в Детройте ей будет просто некогда это сделать. А если честно, просто хотела появиться «во всеоружии», чтобы вплотную заняться Томом. Теперь судьба сама вернула ее к нерешенной проблеме, и она сочла это хорошим знаком, своего рода благословением небес: наконец-то нужно расставить все точки над «i», чтобы больше не болело…
…Одри хорошо понимала, насколько мимолетной и легковесной оказалась их связь. Когда они вышли с пляжа, Том, пряча глаза, предложил ей поехать к нему в номер. Но она решительно отказалась, едва представив, что сейчас придется о чем-то говорить, прежде чем снова… Ей вообще-то было не свойственно сомневаться, особенно в том, чего не исправить. Она всегда знала: если захотелось провести ночь с мужчиной, пусть даже всего одну, то наутро не надо задавать глупых вопросов: «Ну и что ты теперь обо мне думаешь?». Сейчас же это вдруг стало важно.
