И, наконец, вперед выступила Двенадцатая. Лера отличалась особой тщательностью в сборе информации, поэтому было странным слышать, как она только сказала о том, что все, доложенное раньше, похоже на правду, и что у нее есть некое предложение, которое она предоставит Княгине и Синоду после.
Все это время я раздумывала над тем, что говорить, а что – нет. Все-таки, по сравнению с тем, что сообщили остальные Валькирии, моя информация однозначно казалась более важной. Но, когда Двенадцатая закончила, Ольга жестом приказала остановиться.
– Сами видите – мои слова подтверждаются. А сейчас все свободны. Отдохните, сестры. Впереди, боюсь, много тревог.
…И что бы это могло значить? Почему она не спросила меня?
Вслед за остальными я поплелась на выход.
– Тринадцатая, – позвала Ольга; я обернулась. Она стояла у трона, спиной ко мне.
– Ты ничего не сказала мне. Останься. Я уверена, тебе есть что рассказать.
– Вернулась, – прошипела выходящая за двери Двойка, а я осталась – глядя, как за остальными Валькириями закрылись двери.
***
– Ты вернулась, – Ольга обернулась, и я удивилась произошедшей в ней перемене. Больше не было Княгини – была Оля, моя Олюшка, моя голубка сизокрылая, от которой уже не хотелось бежать – наоборот, схватить ее в объятия, сжать, и…
Так когда-то оно и было. Я долго не могла понять, что в моих объятиях – не девочка Оля, на которую наезжают мои соратницы, а Княгиня Ольга. Знак Всевышнего абы кого не отмечает – девочка, отмеченная Им, обязательно вырастет настоящей Княгиней – властной, проницательной, способной покорять людей.
Я сама чуть было не попала под действие этих чар. Почему чуть? Потому, что смогла бежать, хотя каждая верста между нами раскаленным гвоздем входила в мою плоть и душу…
– Не ради тебя, – жестко ответила я. – У меня есть дела в Стольном, и…
– Значит, я для тебя больше ничего не стою? – в ее голосе была дрожь, но я не верила. Она – Княгиня, Творец дал ей Дар власти. Сопротивляться ему можно – надо просто помнить, что он есть.
– Если бы не стоила – я бы не вернулась, – а вот лгать я ей просто органически не могла, хоть и знала, что выгоднее было бы сказать неправду. – Просто ты никогда…
– Хватит мне твоих нравоучений! – взорвалась она. – Не маленькая! Ты всегда умела красиво выкручиваться! Что угодно, лишь бы не быть со мной!
– Я тысячу раз объясняла тебе, – как можно спокойнее попыталась ответить я, – почему не могу согласиться…
…и еле уклонилась от летящего бокала. Богемского стекла, кстати. А ведь чтобы добраться до мрачного Богемского воеводства, надо было пересечь Отроги Трансильвании с ее могущественной Зоной.
– А ты! всегда! умела! оправдываться! – она швыряла слова не хуже, чем бокалы. – Что угодно, лишь бы не быть со мной!
– Но я же предлагала тебе…
…А это была уже ваза, с голубой финифтью, из Султаната. Финифть брызнула, словно вода.
– Ненавижу тебя! Слышишь, ты, ненавижу! Пошла прочь! Тебе нравится Зона – вот и хиляй в нее, чтобы я тебя не видела!!! Ненавижу, чтоб тебя Тварь разорвала!
Ее бледные пальчики сомкнулись вокруг Посоха.
– Но-но! – я подалась вперед, концентрируясь. – Оля, только не это! Посох – он до Конца Света сработан, ты его напрочь разобьешь…
Как всегда в наших ссорах, я упустила момент, когда гнев Оли сменился апатией.
– Ты его поймаешь, – Оля улыбнулась своей обычной улыбкой – легкой, недоверчивой… лишь я видела другую ее улыбку.
– И что? Если Княгиня сама отдаст кому-то посох – она отрекается от власти. Ты этого хочешь?
– По-моему, этого хочешь ты!
Мне словно пощечину отвесили.
– Выпусти меня! – крикнула я. – Если ты считаешь меня такой…
…то тебе явно нашептали это наши активистки – Двойка, Шестерка и Одиннадцатая – подсказывал здравый смысл, но, псья крев, я тоже имею право на эмоции!
Мы смотрели друг на друга, наши глаза пылали, ну, во всяком случае, ее глаза источали гнев…
– Пошла прочь! Глаза мои бы тебя не видели! Нравится быть витязем – скатертью дорожка!
Я услышала, как открываются за моей спиной двери зала. Не знаю почему, но, выходя, я сказала:
– А я все равно люблю тебя.
…судя по звуку, это опять была ваза. Ну, хоть не Посох. Я отвернулась от закрывшейся двери, и…
И врезалась в Добрыню, уткнувшись носом прямо в ее бюст. Старейшина, слава Творцу, была без доспехов, иначе пришлось бы идти к ведьмам, ровнять нос. На ней было вишневого цвета платье, из лифа которого почти вываливалась грудь, на которую я, собственно, и уставилась.
– Гой еси, витязь, – улыбнулась Добрыня, сверкнув золотой фиксой. – Ну, ты уже поняла?
– Что, матушка? – в моем двойственном положении Добрыня для меня тоже являлась (формально!) начальницей.
– Что никуда тебе не надо уходить. Вернись к себе в Келью. Отдохни. Сходи на Болото, развейся. Не волнуйся – все Валькирии уже на Подоле шарятся, кто скопом, кто поодиночке, а фамилиара твоего Кудрявая проведет.
– Кто?
– Кудрявая. Волчица Ольги. А ты не знала?
Несусь по коридору, стараясь ничего не задеть. Хотя за два дня наловчился уже. Вот и дверь в кабинет Индиго. Деловито шмыгаю носом и тихонечко захожу внутрь. Кудрявая лежит на темно-зеленой пуховой подстилке и о чем-то беседует с белкой. Ничего себе белочка… Побольше иной кошки будет. А хвост-то, хвост… Чуть ли не длиннее моего.
– Этерн? – на секунду отвлекается волчица, – Сядь куда-нибудь, только тихонько. Я скоро закончу.
Согласно фыркаю и ухожу за ширму. Там Кудрявая спит, а мне нравится валяться в ее постели днем – терпкий запах напоминал духи некоторых придворных дам, или как они там называются. Мне не казалось чем-то неестественным ходить всему в этом запахе. Хотя, некоторые фамилиары странно на меня косились. Ну и ладно.
Довольный до жути, начинаю кататься по постели Кудрявой и дрыгать лапами. И одним ухом прислушиваюсь к разговору.
– Значит, ты предлагаешь разослать Валькирий по крупнейшим русалочьим городам?
– Да, Княжна.
– Хм. Идея неплоха. А от меня-то что требуется?
Голос белки становится совсем тихим:
– Княгиня Ольга сейчас нервничает из-за… по своим причинам. Стоит ли моей хозяйке подходить к ней с этим планом?
– Стоит, – отзывается Кудрявая, – Ольга как раз отвлечется от своих переживаний и о государстве подумает.
– Спасибо, Княжна.
Слышен топот маленьких ножек и скрип двери. А потом волчица заходит за ширму.
– Опять? Этерн, ну сколько можно? После тебя простыня мятая каждый раз.
– Тебе жалко для меня куска ткани? – делаю несчастные глаза и нехотя сползаю на пол.
