Постойте-ка. Если тетю Кэт — то она сама окажется незадействованной в наиболее интересном эпизоде. Не подойдет. Она сама всадит Эрику нож — нет, не в спину, а куда-нибудь под сердце — чтобы посмотреть ему в глаза, когда он будет падать.
Можно пойти для начала к Кэтрин. Отхлестать по щекам и сказать, что их маленькая тайна всплыла на поверхность. А потом затаиться и наблюдать, как они будут нервничать и бояться разоблачения.
Можно то же самое, но с Уайзом. Как у него затрясутся коленки… Он будет убеждать ее, что все неправда, потом умолять пощадить чувства Алекса. Потом еще что-нибудь. Хороший вариант. Но не идеал.
Бедолага Алекс. Попался на крючок этой мерзавки… Как бы так осуществить жестокую месть, чтобы пощадить его чувства?
Это проблема.
Патриция встала и прошлась по комнате. Крепкий кофе горечью обжигал рот, но она не обращала на это внимания.
Разумеется, если бы дело не касалось ее, она не стала бы вмешиваться. Личная жизнь человека неприкосновенна. Каждый имеет право на свои ошибки и свои раны. Людей, которые этого не понимают, Патриция считала, мягко говоря, недалекими. Было бы тяжело, но она позволила бы Алексу по-своему выстраивать отношения с неверной невестой.
Но в эту историю ее впутали. Пусть теперь пеняют на себя.
Пожалуй, если намекнуть на что-то Кэтрин или Эрику сейчас и оттянуть разговор с Алексом, они как-нибудь выкрутятся. Станут осторожными. Придумают новую ложь для Алекса. А этого допустить нельзя.
Значит, вариант со скандалом. Со слежкой. Поймать с поличным. И никаких тетей. Только она и Алекс против Эрика и Кэтрин — для начала.
Это был самый ужасный сочельник в ее жизни. У нее было ощущение, что она таскает на себе ящик динамита и сжимает зубами шнур. Стоит его отпустить — и он выстрелит змеей, потеряется где-то, а потом динамит рванет в самый неподходящий момент.
Она не спускалась до самого вечера. Ее никто и не беспокоил: по-видимому, занимались приемом гостей. Нужно было еще разложить подарки под елкой, которую традиционно поставили в музыкальной комнате, где стояло фортепьяно, на котором играла Аманда. Патриция разобрала сумку, полностью набитую подарками.
Дурацкое в этом году получается Рождество. Подарков накупила в три раза больше, чем необходимо. Ну ничего. Осчастливим присутствующих.
Музыкальная комната располагалась на третьем этаже. Патриция этой прихоти родителей никогда не понимала: ну зачем было тащить фортепьяно под самую крышу? И каждый год отправлять туда же елку. А ее ставили всегда, даже когда Патриция и Алекс выросли.
Пришла мама — уже немного усталая, но с довольной улыбкой. Патриция, мрачная, как горгулья на Нотр-Дам де Пари, сидела посреди завернутых в яркую шуршащую бумагу коробок.
— Пат, какая прелесть! Не нужно было столько везти с собой…
— Ошибаешься. Рождество все-таки…
— Да. Приезжали Уилкинсы. Мы решили тебя не беспокоить. Ты отдохнула? — Аманда тщетно пыталась определить причину настроения дочери. А настроение было таково, что задавать прямые вопросы она не решалась.
— Ага. Отдохнула.
— Помочь тебе отнести все это под елку?
— Да. Только не уговаривай опускать подарки в носки.
Они двигались, как маленький, груженный ценностями караван.
Потом Патриция отправилась на кухню, чтобы помочь тете Кэт. Разумеется, Кэтрин суетилась там же. Патриция упорно на нее не смотрела и с видом хирурга, делающего сложнейшую операцию, украшала блюда с закусками.
Кэтрин выглядела особенно счастливой, и это было отвратительно.
В семь пятнадцать Патриция поднялась к себе, чтобы поправить прическу, и обнаружила на сотовом восемнадцать пропущенных вызовов от Миранды. То ли секретарша умирала от желания пожелать своей начальнице счастливого Рождества, то ли еще от чего-то умирала. Патриции это сейчас было в общем-то все равно, но, чтобы потом не мучиться угрызениями совести, она перезвонила.
— Патриция, она сошла с ума! — Чувства переполняли Миранду, поэтому она опустила ритуальные приветствия.
— Кто?
— Миссис Маршалл! Помните, они с мужем купили дом на пять спален на Паркинг-стрит?
— Помню. Та расфуфыренная толстуха, что строила из себя английскую баронессу…
— Точно. Она оборвала сегодня мне телефон!
Патриция не стала уточнять, откуда у нее номер Миранды. Это все равно какое-нибудь нелепое стечение обстоятельств или воздействие лунных циклов. Неважно.
— Она вопит, что у нее в доме привидения. На кухне они перекладывают вещи, а появляются из зеркала в ванной их с мужем спальни. Она насчитала пять призраков. Грозится вызвать полицию, экстрасенсов, подать на нас в суд и расторгнуть сделку.
— Она не имеет права! — возмутилась Патриция.
— Найдет другой предлог. Что делать, Патриция? — По истерике Миранды можно было судить о степени давления на нее клиентки, вообразившей себя медиумом.
— Сегодня сочельник. Завтра Рождество. Отдыхайте. Ешьте индейку. Пейте эгг-ног. Я не знаю, что еще… Постараюсь взять билеты на завтра. Позвоню, когда прилечу. Да, и… телефон отключите.
— Хорошо, Патриция. Только прилетайте скорее. Счастливого Рождества.
— Счастливого Рождества.
Патриция посидела пару минут, бессмысленно глядя на погасший дисплей мобильного. Привидения — это чушь. Хорошая страшилка для тинейджеров и полоумных старух. Но госпожа Маршалл и вправду может выкинуть что-нибудь нежелательное.
У Патриции был случай, когда клиент через суд аннулировал сделку. Потеря денег и трата нервов. Спасибо, больше не хочется.
Нужно лететь в Вашингтон и выяснять, что случилось.
К праздничному ужину Патриция готовилась особенно тщательно. Когда она вошла в столовую, на мгновение повисла пауза — и только потом раздались восхищенные возгласы.
Она надела платье из красного шелка на тонких бретельках, узкое, до колен — простота кроя лишь подчеркивала достоинства ее фигуры. На шее — серебряное колье с рубином и такие же серьги. Никакой вычурности. Только элегантность и изящество.
Кэтрин, которую Патриция «из лучших побуждений» одела в синее платье с гипюровой вставкой, стушевалась.
Патриция, как луч прожектора, чувствовала на себе взгляд Эрика. Она нашла в себе силы посмотреть ему в глаза. В них она прочла восхищение на грани благоговения и еще тревогу. При других обстоятельствах этот взгляд свел бы ее с ума. Но не теперь…Она приложила все усилия, чтобы в ее глазах он не увидел ровным счетом никакого чувства.
В белоснежной рубашке и дорогом сером костюме он и сам был хорош. Патриция изо всех сил делала вид, что ее это нимало не интересует.
