с подоконника. Разворачиваемся… Врач, Полина, Вера Романовна… Встречаемся взглядами с Малышкиным.
Врач, онемев, только взмахивает руками.
— С Новым годом, товарищ капитан…
Обессиленно присаживаюсь на подоконник, спуская по себе Милу на ноги.
— С новым счастьем! — пищит она восторженно.
Как-то так…
— Быстро в угол! — шикает на Милу капитан. — Дома поговорим с тобой…
Подозрительно глядя на мои радостные красные боксеры с провокационными надписями на инглише, скидывает копии моих документов на телефон врачу.
Врач строго кивает мне на кушетку.
Вера Романовна шокированно смотрит на мой разрисованный торс.
Ну, класс…
Падаю в горизонтальное, закрываюсь.
— А вы — отец?
— Комбатя я.
— Как?..
— Командир взвода его. Военное училище…
— Аа… Я бы советовала готовить документы на комиссию. Даже если физиологических изменений нет, то лечить, наблюдать надо серьезно и долго.
— Ну и славно.
Мила стоит в углу, уткнувшись головой в стенку. Выхватила и надулась…
Вера Романовна, присев на подоконник, шепотом выговаривает ей. И пугает, что та не получит подарка от деда мороза. Потому что ведет себя плохо.
— Ну и не надо! — огрызается Мила. — Посмотреть даже нельзя… Ничо нельзя… Сразу в угол!
Старенькая медсестра делает мне узи сердца и кардиограмму.
— Нина Ивановна, если все в пределах, переводите в общую. И снотворное, чтобы не скакал, — распоряжается врач.
— Нет в палатах мест. Только кушетка в коридоре.
— Значит, кушетка…
— Какая еще кушетка в коридоре?! Это прикол?.. — ловлю взгляд медсестры.
Не… не прикол, по-ходу.
— А как ты хотел? Праздники…
Врач уходит.
Капитан мерит шагами палату.
— А я тебе говорил, Корниенко, что ты допрыгаешься?
— Извините, что праздник испортил.
— Вот чего тебя коротнуло, скажи мне?
— Пап, он просто стрессанул.
— Полина… — бросаю на нее тяжелый взгляд. — Давай без деталей.
Он и так меня дрочит за слабости. Расскажи ему ещё…
— Нервный какой… — продолжает дрючить меня капитан.
— Пап, хватит!
— Паш! — возмущенно одергивает его Вера Романовна. — Ты в больницу к человеку приехал!..
— Я его в эту больницу месяц загонял!
— Так! Сейчас всех выгоню! — шикает медсестра.
— Полин… — шепчу ей. — Увози всех.
— Ну вот, все неплохо… — рассматривает кардиограмму медсестра.
— А Вы точно разбираетесь? — недоверчиво смотрит на нее отец.
— Я еще получше врачей разбираюсь! Сорок лет на эти «пейзажи» любуюсь! — взмахивает тонкой бумажкой. — Миокардит у него и спазм сосудов на фоне стресса. Курит, не высыпается, тревога, спазм…
— Это Вы по пейзажам диагностировали? — скептически.
— Это я по опыту утверждаю. А врачи там пусть уже обследуют как положено.
— Один уже надиагностировал не пойми чего…
— Паш, перестань.
— Я знаю, о чем говорю: у нас вон тоже Коновалов на «пейзажи» эти не первый год любуется. А диагнозы ставить так и не научился. Можно нам врача какого-нибудь?
— А врач у нас сегодня только дежурный. И только к тяжелым сейчас заходит. Парню приступ купировали. Пусть прохлаждается теперь пару дней на успокоительных, пока главный врач на работу вернется. Дежурным — не до него. А вы домой поезжайте. Ему сейчас волноваться нельзя.
— Ага! — разворачивается Мила. — Мы уедем, а у Корниенки сердце остановится!
— Тьфу на тебя! — отмахивается Вера Романовна.
— Разлуки с тобой не переживет? — ядовито фыркает на нее капитан.
— Надо его забрать! И валерианкой напоить. От невров.
— Леща ему надо отцовского от «невров»! — злится капитан. — Что-то долго едет, кстати наш лещ.
Смотрит на часы.
— Стоп! — подрываюсь я.
Отвожу руку медсестры со шприцом.
— Не надо мне снотворное.
Она недовольно бормоча уходит.
— Павел Алексеевич, Вы что — отцу позвонили?!
— Естественно! Хер ли он там празднует, пока сын в больнице? Нормально ему там пьется и естся, пока тебе сердечный приступ снимают? Пусть приедет, поинтересуется, как ты тут симулируешь.
— Черт… — сдавленно рявкаю я.
Забираю пакет со своими вещами с подоконника. Натягиваю брюки, гремя ремнем.
— Куда это ты собрался, болезный?
— Спасибо вам большое, что документы завезли. Но я хочу уехать.
— У меня взвод нормальных пацанов, обязательно было самого припизднутого выбирать? — кивает на меня Малышкиной капитан.
— Если бы мы хотели позвонить отцу Корниенко, то ему бы и позвонили! Но мы позвонили тебе!! Наверное, есть в этом сакральный смысл?! — ругаются они.
Мила шепотом проводит Вере Романовне экскурсию по моим шрамам и татуировкам. Пожимая плечами, нервно улыбаюсь и быстро прячу тело под рубашку.
Надо свалить до того, как приедет отец. Малышкины и так от меня не в восторге, а после знакомства с ним… Он ведет себя с «плебеями» как мудак всегда.
Присев, завязываю шнурки на туфлях.
Малышкины вдруг замолкают. Поднимаю взгляд…
В дверях стоит отец. За его спиной — Людмила.
Он обводит недовольным брезгливым взглядом палату. Проходит внутрь.
— Собирайся домой, — сквозь зубы.
— Нет. Я не поеду.
— Значит, поедешь с санитарами.
— А поинтересоваться не хотите здоровьем пацана? — вмешивается заведенный спором с Полиной Малышкин.
— Хм… — проходит отец внутрь. — Цепкая у тебя дочь, офицер…
Щелкает пальцами.
— Кто ты? Капитан?
— Чо он сейчас сказал?! — разворачивается к Полине Павел Алексеевич.
Мне хочется об стену просто убиться!
— Отцепи ее. Вы ничего не получите от нашей семьи, кроме проблем.
— Чего-то я не понял, Поль?.. Это он тебя оскорбляет так??
— А ты начинай искать работу, капитан.
Выпрямляюсь, накидывая пиджак.
— Если ты, отец, хоть взгляд кинешь в сторону капитана или его семьи… Я тебя засужу за то, что ты сделал со мной в четырнадцать. И воевать будем уже по-взрослому! Обещаю публичный суд и грандиозный общественный скандал.
Повисает неловкая пауза.
Отец идет пятнами, поправляя галстук. Поджимает вздрогнувшие губы.
— Ты этого не сделаешь.
— Попробуй тронь кого-нибудь из моих близких и я напомню — насколько я отмороженный ублюдок.
— А чего это ты с пацаном сделал?… — охуев разворачивается к нему капитан, мне кажется, я даже замечаю, как волосы у него становятся дыбом.
— Это мой сын. Что посчитал нужным, то и сделал!
Лицо капитана вздрагивает ненавистью и отвращением.
— Всё, я вызываю полицию! — капризно и раздраженно бросает Людмила.
Достает телефон.
Поперхнувшись воздухом, ловлю краем глаза, как кулак капитана врезается в челюсть отцу.
Щелчок!
Людмила взвизгивает.
Отец отлетает к стене, хватаясь за лицо.
— Ну, был твой, теперь наш будет, — встряхивает рукой. — Понял, блять, «отец»…
Открыв рот, охуеваю от произошедшего. В палате тишина…
Ну ты даешь, капитан!
— Корниенко, одевайся. Домой поедем.
Наощупь сгребаю куртку с подоконника.
— Ну, давай, попробуй, — с угрозой смотрит в глаза Людмиле Полина.
Та стучит своими когтями по экрану телефона.
— Полинка, сломай ей нос! — выкрикивает, подзуживая мелкая кровожадина.
— Я ж его сломаю… — предупреждающе.
Людмила демонстративно жмет на дозвон.
Скинув туфли, Полина с вертушки выбивает
