Умиленно покачав головой, я чмокнула своего щенка, и открыла дверь. И расплылась в улыбке, учуяв запах брауни. Клааассно!
– Это ты, милая?
– Ага.
Я прошла на кухню, Бунзен за мной на буксире. Мама стояла у мойки и мыла форму, в котрой испекла брауни. Я подошла и встала сзади:
– Мам, познакомься со своим внуком!
Она хихикнула:
– И скольких внуков ты мне собираешься подарить?
Она повернклась и ее лицо удивленно вытянулось:
– Андреа, ты завела собачку!
– Похоже на то,- гордо улыбнулась я.
– Почему ты мне не сказала? И когда ты это сделала?
– Где-то с неделю назад, я и хотела тебя удивить.
Она потянулась за ним:
– Иди сюда, симпатяга! Как ее зовут? – она прижала его к груди и зарылась носом в шею.
– Это он. Бунзен.
Мама закатила глаза.
– И почему меня это не удивляет?
Я ухмыльнулась.
– Ох, дорогая, я думаю, это чудесно. Мне всегда не нравилось, что ты живешь совершенно одна.
– Да? И что, ты думаешь, он сделает, если на меня кто-то нападет? Залижет его до смерти?
– Ну, кто знает, – она улыбнулась, – Так, держи его. Мне нужно домыть посуду. Я приготовила тебе брауни.
– О да, я вся в предвкушении. Я унюхала их, как только вошла в дом.
Она улыбнулась мне, подняла руку и провела по моей щеке.
– Ну, а ты здесь по какому случаю? Зачем пожаловала? – она положила посудную мочалку на край раковины. – Идем, я угощу тебя чаем со льдом.
– Я ни по какому случаю, правда. Просто приехала повидаться с тобой, и хотела познакомить тебя с этим чертенком, – я пожала плечами и разгладила складочки у Бунзена на макушке. – И вообще я тут думала…
– О чем это? – она достала кувшин с чаем их холодильника, налила в два высоких стакана, выдавила в свой лимон. Некоторые вещи не меняются…
– Я ушла от Эйрин, мам.
Она подняла голову и замерла.
– Ох, милая моя…
Я опустила голову и уставилась на своего щенка, засыпавшего у меня на руках.
– Когда?
– Почти две недели назад.
Ее теплая рука накрыла мою.
– Почему ты мне не сказала?
Я посмотрела в обеспокоенные карие глаза, так похожие на мои:
– Я попыталась, в общем-то, в тот день, когда это случилось. Но телефон был занят, да и я решила, что должна сама разобраться во всем. Мне нужно было посмотреть в лицо некоторым фактам и кое-что понять.
– Пойдем. Давай присядем.
Она взяла оба стакана и провела меня к маленькому кухонному столу, не изменившемуся с тех пор, когда я делала за ним уроки. Я отодвинула стул, села и устроила спящего Бунзена у себя на коленях, взяла стакан и отхлебнула.
– Ну и?
– Ну, мы просто хотели разных вещей. С самого начала.
– Девочка моя, ну почему ты так боишься отношений? Я даже не имею в виду с Эйрин. Господь свидетель, я знаю все о том, как совершать ошибки. Я сама сделала их более чем достаточно в своей жизни, но сейчас я говорю не об Эйрин.
Она посмотрела на меня, ожидая ответа, которого у меня не было.
– Почему ты прячешься от людей? Я смотрю на тебя и вижу всю любовь, которую ты можешь дать. – Она смотрела мне прямо в глаза. – Ты такая красивая, умная, честная, и я не встречала более щедрой души, чем твоя. Несмотря на то, как твой брат поступил по отношению к тебе, только ты могла одолжить ему деньги, чтобы он мог начать свой бизнес с этим гаражом.
Я опустила голову, чувствуя неловкость от похвалы и от воспоминаний о Крисе.
– Он будет в восторге, когда узнает, что мы с Эйрин порвали. Он и раньше был просто счастлив, когда такое происходило.
– Ну, если Крис хочет оставаться придурком, то пусть его.
Я почувствовала, как ее рука накрыла мою:
– Милая, не все могут придерживаться широких взглядов. Это его выбор, и ему с ним жить. Вас двое, и только вы друг у друга и есть. После того, как я умру, вы еще долго будете вместе. Когда-нибудь он это поймет.
– Надеюсь, что так. Просто иногда от этого так больно…
Она покивала, и ее пальцы сжали мои, прежде чем вернулись к стакану с забытым чаем.
– Конечно, больно. И мне очень жаль.
– Ты тут не виновата.
– Нет, но он – мой сын. А ты – моя дочь и люблю вас обоих всем сердцем.
Я улыбнулась. Мне нужно было это услышать.
– Я тебя тоже люблю.
– Попытайся жить с открытым сердцем, Андреа. Человек не должен быть один.
Я сидела на диване, подняв ноги на журнальный столик, и глядела в огонь. Измучавший всех жаркий день к вечеру неожиданно сменился резким похолоданием, поэтому я разожгла камин. Отблески пламени плясали на моем лице, отражались на полу, отбрасывали тени в глубине комнаты. Бунзен лежал на коврике у камина и с довольным видом сосредоточенно жевал поводок.
Я думала о нашем с мамой разговоре, о том, как я снова почувствовала себя дома. Она пыталась уговорить меня заночевать, но я не хотела вторгаться в ее новую семью, да и спать я хотела в собственной кровати.
Я вспомнила о Крисе и почувствовала, как снова начинает болеть старая душевная рана. Когда я сказала ему, что я – лесбиянка, он вроде, это неплохо воспринял. Мне тогда было двадцать два, ему – двадцать. Но когда я привела домой свою первую девушку, как там ее звали… Лиза? Лили? Все равно, но он помрачнел лицом и не сказал ей ни единого слова за обедом. Зато потом у него нашлась для меня целая куча слов.
Он сказал, что ему за меня стыдно, что я – неудачница, вляпавшаяся в это дерьмо, и что это у меня такая фаза развития, и что я не могу найти себе парня, поэтому перешла на женщин.
Даже сейчас боль не притупилась. Но это был его выбор, что я могла поделать? И вообще, пора спать.
– Идем, Бунзен, пора на горшок и баиньки.
Я подошла к застекленной створчатой двери, выходившей на задний двор, и острые коготки моего мопса зацокали по деревянному полу. Я диву давалась, насколько быстро он научился скрестись у задней двери, когда ему нужно было выйти. У нас было несколько неприятных инцидентов, особенно, когда я оставляла его запертым в третьей спальне, которую я все хотела переоборудовать в кабинет, да так и не собралась. Тогда я частенько возвращалась домой и обнаруживала маленький сюрприз в виде засохших пятен или кучки в углу.
Пока Бунзен занимался своими делами, я пошла в спальню переоваться ко сну.
Я перевернулась, облизывая губы и устраиваясь поудобнее на подушке. Так хорошо, тепло…
Дзынь! Дзынь! Дзынь!
Разлепив один глаз, я прислушалась.
Дзынь! Дзынь! Дзынь!
Заворчав и посмотрев на часы, я подняла трубку.
– Пять утра… это подождать не может? – пробурчала я в трубку, и мне было плевать, насколько грубо это прозвучало. Я слишком устала.
– Доктор Литтман?
Мои брови поползли вверх, а глаза медленно открылись, когда я услышала столь формальное обращение.
