всей стране на один или два дня летом открывают свои сады для посетителей. Не все сады огромные. Большинство довольно маленькие. Некоторые люди открывают свои дома, чтобы люди могли увидеть их комнатные растения. Взнос за вход небольшой, всего пять фунтов, и вся выручка идет на благотворительность. В ресторане подают послеобеденный чай.
— Бутерброды с огурцом и булочки со взбитыми сливками и домашним джемом?
— Здесь большой выбор сэндвичей и замечательных пирожных. Брайан продает посетителям растения. В этом году впервые экскурсию по пруду, ульям с пчелами и лугу буду вести я. Дети, которые придут на мероприятие, смогут поохотиться на насекомых, искупаться в пруду и забрать домой растение, чтобы ухаживать за ним.
— Звучит необычно. Это огромная работа.
— Но того стоит.
— Так вот почему ты столь яростно обрезала тот куст. Чтобы в день открытия он не выглядел неухоженным.
Она улыбнулась:
— Благодаря тебе и не будет.
— Хорошо. А что еще ты будешь обрезать, как только я уйду?
— Ничего.
— Не верю.
— Фу, как грубо.
— Возможно. Но я прав. Скажи, чем я могу помочь.
— Тебе нужно писать книгу, Люсьен.
— Которую, по твоему мнению, я писать не должен.
— Сейчас это не кажется хорошей идеей.
— Может быть, но я чувствовал, что мне нужно все это перенести на бумагу. Люди должны знать. Реальность такова, что я просто извергал из себя воспоминания, надеясь выбросить их из головы.
Люсьен уставился в даль, которую никто другой видеть не мог. Жимми схватила его за запястье, удерживая рядом с собой в безопасной тишине сада. Он не смотрел на нее, но накрыл ее руку своей, заверяя, что с ним все в порядке.
— Я решил взглянуть на это с другой стороны. Рассказать истории мужчин, женщин и детей, с которыми познакомился, когда вел репортажи из зон боевых действий. Об их мужестве, силе духа, выносливости. И о людях, которые в разгар опасности делают все, что в их силах, чтобы помочь. Если издателю это не понравится…
— Понравится, — заверила она его.
— А если нет, придется вернуть аванс.
— Ты не потратил его?
— Ну, благодаря таланту Дженни и ее трудолюбию продюсерская компания преуспела очень хорошо. Я смогу вернуть его.
Дженни.
Жимми высвободила руку из руки Люсьена и откусила от бутерброда.
— Как продвигается проект на ферме?
— Неплохо. Весной я сменю Дженни. — Он бросил малиновке маленький кусочек бекона.
— И Дженни не против уступить лидерство после такой тяжелой работы?
— Она нуждается в заслуженном отдыхе, будет участвовать во всяких ток-шоу, но как только родится ребенок…
— Ребенок?
Жимми почувствовала, как краска отхлынула от лица. Люсьен, поддерживая, положил руку ей на спину.
— Наклонись ниже. Голова между колен. Воды нет! Кофе подойдет?
— Я в порядке.
— А я Дик Робинсон. Тебе больно?
— Нет, — отрезала она. Во всяком случае, не та боль, которую можно вылечить таблетками.
Как он посмел поцеловать ее вчера? И сегодня пришел помогать. И ведь ей все это так нравилось, даже отошли на второй план мысли о Дженни. Жимми дернулась, стряхивая его руку.
— Не надо.
— Не надо — что? — не понял он, но потом округлил глаза. — О, черт возьми, ты же не думаешь?… — Он вздохнул и отстранился. — Очевидно, думаешь.
— Она твой партнер.
— Она мой деловой партнер. Ждет ребенка Саффи — жена Дженни.
— Жена?
— В прошлом году об их свадьбе писали все СМИ. Я предполагал, что ты знаешь.
Потребовалось мгновение, чтобы до нее дошло то, о чем он говорил. Жимми в смущении опустила голову.
— Ох, мне так жаль.
— Пожалуйста, присядь, посмотри мне в лицо и скажи еще раз!
В этот момент ей захотелось, чтобы земля разверзлась и поглотила ее. Вздохнув, она подняла голову, расправила плечи и повернулась к нему.
— Мне так жаль, Люсьен.
Ничего не менялось в выражении его лица, казалось, целую вечность. Потом он обхватил ее щеки ладонями.
— А мне нет.
До нее не сразу дошло, о чем он говорит. Однако она поняла, что выдала себя. Свои чувства.
Он подался вперед и прикоснулся губами к ее губам. Да, она обнажила свои чувства. Но он не сожалел об этом.
— Ходили слухи, — она вглядывалась в его лицо, отчаянно пытаясь прочитать, что он чувствует, — о романе.
— И ты, конечно, веришь всему, о чем пишут в желтой прессе.
— Я не идиотка!
Он молча обнял ее, ее голова оказалась у него на плече.
— Люсьен?
— Что?
— Кто такой Дик Робинсон?
Он расхохотался.
— Никто. Это выражение использовала моя мама, когда я говорил ей что-то, по ее мнению, неправдоподобное.
— Например?
— Например, я почистил обувь. Или сделал уроки. Или прибрался в комнате.
Жимми вздохнула.
— Тете Флоре не нужно было говорить ни слова. Она просто смотрела на меня поверх очков, и я уходила. Я так по ней скучаю.
— Что ты будешь делать? — Он обвел рукой сад, коттедж. — Как только я напишу книгу, займусь продюсированием фильмов. А ты останешься здесь или уедешь за границу?
— Нет. — Она отламывала кусочки хлеба от бутерброда и бросала их воробьям. — После смерти тети Флоры я не спала, не ела. По правде говоря, напряжение накапливалось давно, но в конце февраля я наконец сломалась. Думаешь, я злилась из-за гусениц? Поверь, это ничто по сравнению с тем, как я отреагировала, когда замерз водяной насос. Я потеряла уверенность в себе, Люсьен. Мысль о том, что я несу ответственность за чью-то жизнь, вызывает ужас. У меня впереди огромная пустота, которую нечем заполнить.
Он посмотрел на нее и словно снова очутился в коттедже в ту самую долю секунды, когда поцеловал ее. Момент, меняющий жизнь, когда может случиться все, что угодно.
Но не сейчас.
Поцеловать ее сейчас — значит проявить жалость. Она отвернулась.
— У тебя прекрасный сад, и ты им явно увлечена. Может быть, станет твоей отправной точкой.
Она отдернула руку.
— Это не мое. Все не мое. Это сад тети Флоры, а я так мало знаю о растениях.
— Ты можешь научиться, если это важно для тебя. Не думаю, что тетя Флора хотела бы, чтобы ее наследство сделало тебя несчастной.
— Тогда ей следовало не бросать меня. О, поняла, ты думаешь, я должна стать местной ведьмой и раздавать всем зелье, сваренное из растений в саду тети Флоры. Ой, то есть в моем саду.
— Ну, неплохой вариант. И у нее бы сложилась отличная жизнь.
В ту минуту, когда с губ слетели эти слова, Люсьен понял, что ошибся. Жимми опять закрылась. Долгие секунды они сидели, затаив дыхание, потом
