Шасси коснулись бетона. Стюардесса лепетала что-то приятное о погоде и о Париже. У Шейлы было странное чувство — сейчас ей вдруг захотелось взять визитную карточку соседа, она искоса взглянула на него, ей показалось, что его лицо сейчас похоже на лицо подростка, слегка обиженного. Но — нет, решила она. Мне не нужна ничья визитная карточка. С меня достаточно тех, что у меня уже есть.
Ален не знал о борьбе желаний, которая происходила в голове соседки. Но, как всякий мужчина, он чувствовал себя уязвленным ее отказом, тем более что карточка ни к чему ее не обязывала. Она могла выбросить ее тотчас, как выйдет из салона самолета. Стало быть, ее отказ — это поза, заявление. Что ж, хорошо, если ей так хочется.
Естественно, он никак не выразил своего огорчения, и, когда стюардесса пригласила всех к выходу из самолета, а его соседка встала и потянулась за своим рюкзачком, Ален поспешил ей на помощь.
— Пожалуйста, чрезвычайно независимая незнакомка, — насмешливо сказал он, подавая ей вещи.
— И куртку, пожалуйста, — не обращая внимания на ехидный тон, потребовала она.
— Вот. — Ален достал из глубины багажного ящика темно-синюю ветровку. — Я всегда считал, что соотечественники в чужой стране — это больше, чем просто соотечественники.
Она засмеялась.
— Тогда считайте, что вы ошиблись.
— Разве вы не американка? — искренне изумился Ален.
— Я — тайна. — Она привстала на цыпочки и шепнула ему в ухо снова: — Я тай-на-а… — повторила она и дурашливо засмеялась.
Он стоял с поднятыми вверх руками и смотрел, как соседка уходит от него. Пассажиры выныривали со своих мест, между рядами они сливались в разноцветную пушистую гусеницу, которая, перебирая сотнями ножек, вползала в широкий раструб, ведущий из салона в зал прилета.
Ален опустил руки, но продолжал смотреть и смотрел до тех пор, пока светловолосая голова не исчезла вместе с потоком.
Потом Ален взял свою ветровку и сумку и тоже пошел по проходу, теперь уже совершенно пустому.
Путь открыт, подумал он, усмехаясь. Куда же?
Как это куда? К вожделенному приключению собственного детства, ответил он на свой вопрос.
Вот как? И только? А не кажется ли тебе, Ален Ригби, что ты внутренне готов к приключению вполне взрослой жизни?
Он усмехнулся, взглянул на стюардессу, которая отнесла эту усмешку на свой счет и постаралась ответить белозубой улыбкой, на всякий случай. Он неожиданно для себя подмигнул ей.
Ален Ригби был доволен собой. Салли все же не сумела напугать его до смерти. Он снова стал замечать женщин, многие из них уже кажутся ему милашками.
Но теперь это женщины другого типа.
Глава десятая
Правильно собрать мозаику
Шейла удивлялась самой себе. Да она ли когда-то работала риэлтером? Она ли жаждала жить в доме, приложением к которому согласилась иметь даже Боба Олби?
Теперь ее жизнь летела на крыльях сокола, в голубом калифорнийском небе. На каждую птицу — будь то голубь или ворона, которые появлялись над головой, Шейла смотрела, как охотник на возможную добычу. Справится Сокол Эдвин или нет?
— Ну что, милый, как тебе вон тот голубок? Возьмешь его? — спрашивала она птицу с неподдельным азартом. — Я бы на твоем месте взяла.
Шейле все чаще казалось, что между ней и этим соколом установилась особенная связь. Когда она надевала ему на голову кожаный клобучок, то сразу чувствовала, как все вокруг темнеет на долю секунды. Более того, если ей хотелось вздремнуть среди дня, она надевала на глаза темную повязку, защищаясь от света, и всякий раз представляла, что точно так же чувствует себя Сокол Эдвин с надетым клобучком.
Такой связи она не испытывала даже с сыном. Не потому ли, что Сокол Эдвин не мог спорить с ней, а Эдвин мог?
Шейле довольно часто звонила Норма Родд, но это были не звонки доктора пациенту, а скорее приятельницы.
— Шейла, я влюбилась в твоего сокола, — смеялась она. — Его фотография стоит в рамке у меня на столе. Я смотрю на него и восхищаюсь.
— Так заведи себе такую птичку, — советовала Шейла. — Могу помочь.
— Мне не справиться с соколом.
— Тогда найди себе что-то попроще. Возьми крошку амадину.
— Это тоже ловчая птица? — полюбопытствовала Норма.
— Нет. — Шейла засмеялась столь наивному вопросу. — Куда ей до ловчей птицы! Амадина — самая безобидная из всех пернатых. Будет лучше, если ты заведешь их целую стайку, им вместе хорошо. Они станут тебе петь, петь, петь…
— Спасибо, — прервала Норма. — Я тоже могу дать тебе совет.
— Какой? — насторожилась Шейла, она все еще не могла забыть, что Норма не просто ее друг, но и доктор. Хотя и бывший.
— Тебе пора открывать птичий супермаркет, дорогая Шейла. Ты к этому готова. — По голосу Нормы было ясно, что она довольна Шейлой.
— Я подумаю, — ответила Шейла.
Вот Норма удивилась бы, если бы узнала, что на самом деле она хочет устроить на своем ранчо!
Но пока Шейла решила не говорить никому, даже Норме, о своем желании «влезть» в Книгу рекордов Гиннесса. Пока не время.
Впрочем, сама себе она один рекорд уже записала. Недавно наконец-то она безошибочно почувствовала, что может совершенно трезво взглянуть на свой брак с Бобом. Самое удивительное, что к этому ее подтолкнул несостоявшийся в общем-то разговор с попутчиком в самолете.
В Париже Шейла о нем даже не вспоминала, но, усевшись в самолет, чтобы лететь домой, она вспомнила о крупном мужчине с замашками подростка. Рядом с ней сидела старушка, которая возвращалась в Штаты из европейского путешествия. Она прожужжала Шейле все уши о том, как прекрасно, когда у тебя хорошая пенсия и ты можешь себе позволить то, чего не могла раньше.
— Я всю жизнь проработала в «Дженерал Моторс», — говорила бабуля, — это было невыносимо тяжело, — она кривила густо накрашенные тонкие губы, — но я знала, настанет день — и я увижу весь мир! Моя пенсия позволит это сделать.
Шейле очень хотелось сказать, что не теми глазами она увидит желанный мир, не то увидит в этом мире. Дальнозоркие глаза видят все мелким вдали, а вблизи — расплывчатым. По крайней мере, так говорит ее мать, отказываясь ехать в Австралию, о которой грезила в юности. Всему свое время, говорила она, невозможно в старости насладиться тем, чего жаждал прежде.
А как же ее сосед по самолету, который решил одарить себя радостью — прокатиться по тоннелю от Парижа до Лондона? Сумел ли он испытать то, что надеялся испытать?
Шейла улыбалась, вспоминая свою нарочитую суровость с ним. Старушка заметила улыбку Шейлы и накинулась на нее, словно сокол на голубя.
