Крис полулежал на камне в нескольких метрах от нее и безмятежно наблюдал, как высоко в небе над ущельем парят соколы. Он не хотел знать, что происходит в его жизни, потому что знал, что лучше этого не знать. Что бы там ни было, он готов принять любой сюрприз или удар судьбы. После того, как он вчера увидел ее танец, он понял, что эта голубоглазая апсара, не спросив разрешения, поселилась в его сердце, и никакой голос разума не выселит ее оттуда. Что ж, он будет любоваться ею, а когда она захочет улететь, пусть летит! Она – такое же крылатое существо, как и он, хотя сама об этом не знает. Еще слишком молоденькая, ей, наверное, не больше двадцати четырех. И даже если он полюбит ее, что в этом страшного? Любовь – это движение души, ее лучшая песня. Разве не этим движением души он живет?
Он невольно перевел взгляд на сидящую напротив, застывшую как изваяние Кэрол.
Но что с ней? Почему она так напряжена? Почему на ее юном гладком лбу между тонкими дужками бровей появилась тревожная морщинка? И почему дрожат ее полудетские, сочные губы? Неужели она собирается плакать? Этого еще не хватало! Эта храбрая девочка не плакала, когда чуть не свалилась в ущелье, почему же теперь вдруг упала духом?
– Кэрол! – громко позвал он. – Что случилось? С тобой все в порядке?
Ох, этот неуемный водопад! Все время приходится орать.
Она резко повернула голову и посмотрела на него. По ее глазам было видно, что ее мысли летали где-то очень далеко: она как будто не сразу узнала его. Он подошел и сел на корточки перед ней.
– У тебя что-то болит? Коленки? Локти? Душа?
Ее глаза тревожно забегали по его лицу.
Это невыносимо. Он всегда знает, что она чувствует. От него ничего не скроешь. Может, рассказать ему? Рассказать про Дэвида? Нет, не сейчас. Они еще не настолько близки, чтобы откровенничать о таком. А может, более близки, чем ей это кажется?
– Если не хочешь говорить, не нужно, – спокойно сказал он, наклонившись к ее уху. – Но если тебе нужно поделиться чем-то, если что-то мучает тебя, знай, я готов выслушать. Кстати, тебе нужно накрыть плечи. Горное солнце коварно, не заметишь, как обгоришь.
Он принес свой рюкзак и футболку. Рюкзак поставил перед ней, а футболку набросил ей на плечи.
– Спасибо, Крис, – сказала она и накрыла ладошкой его руку, еще не успевшую соскользнуть с ее плеча. Ей так хотелось прижать его руку к щеке. Но она опять сдержалась. И быстро убрала свою руку.
– А рюкзак ты зачем притащил? – спросила она.
– Думаю, нам пора подкрепиться.
– Неплохая идея, – оживилась она.
– У нас есть сандвичи с белым сыром и помидорами и молочный чай в термосе.
Он достал из рюкзака льняную салфетку, расстелил перед ней и стал раскладывать еду.
Они с удовольствием съели по два сандвича, запивая их чаем из одной чашки. После еды снова окунулись в озерцо, и она застирала кровавые пятна на своих брюках.
Время перевалило за полдень.
– Может, продолжим наш поход? – спросил он, когда заметил, что она просохла.
– Я готова, – неуверенно ответила она.
– Я знаю, что ты боишься снова ступать на ту страшную тропу, – сказал он, заглядывая ей в глаза. – Но теперь я буду держать тебя за руку. Крепко-крепко. А ты будешь идти и смотреть только под ноги. Не бойся, девочка. Скажу тебе правду: ты первая женщина в моей жизни, которая отважилась пройти этот путь над пропастью. И я уверен, что во второй раз тебе эта прогулка может даже понравиться.
И опять его слова вдохновили ее и наполнили решимостью и смелостью. Вот только насчет первой женщины она сомневалась. Но он, как всегда, оказался прав: вторая прогулка по тропе над пропастью доставила ей невыразимое удовольствие. Она была спокойна, сосредоточенна и расслабленна, и ее ноги ступали легко и уверенно.
Откуда Крис мог так хорошо знать ее душу?
И вот они снова неслись на мотоцикле, поднимаясь все выше и выше. Все ближе и ближе к вершинам.
– Крис, а куда мы теперь? Прямиком к вершинам? – прокричала она ему в ухо.
– Сначала я хочу показать тебе еще один уникальный уголок! – ответил он, слегка повернув голову назад.
– А там будет тропинка над пропастью?
– Нет! Но если леди Кэрол снова захочется побалансировать между жизнью и смертью, то позже мы без труда отыщем много других опасных тропинок в этих горах!
– А раздеваться мне больше не нужно будет?
– Это уж как леди пожелает!
Вскоре Кэрол заметила в стороне от дороги небольшое поселение из пяти домов, разбросанных по пологому склону, а у дороги – маленькую деревянную чайную, разрисованную рекламой «Кока-колы».
– Давай опрокинем по стаканчику чая, не возражаешь? – предложил он, когда они приблизились к чайной.
– Нисколько. В Индии я научилась не отказывать себе в этом удовольствии.
Они остановились и сошли с мотоцикла. У входа в чайную стояли грубый деревянный стол и скамья. Как только Кэрол и Крис уселись за стол, из чайной появился хозяин.
– Два чая, пожалуйста, – заказал Крис.
Чай прибыл через несколько минут, сладкий, густой и слегка молочный.
– Сколько времени ты собираешься пробыть в Нагире? – спросила, сама не зная зачем, Кэрол.
– У меня шестимесячная виза. Это до середины ноября.
– А куда потом?
– Не знаю. Об этом еще рано думать. Я люблю Индию. Может, съезжу в Шри-Ланку за новой визой и вернусь. Может, поеду в Таиланд или на Андаманские острова.
– А ты не устаешь все время болтаться по миру? Неужели тебе не хочется где-нибудь осесть?
– Когда мне хочется осесть, я оседаю. Как, например, сейчас в Нагире. Я ведь живу там оседлой, упорядоченной жизнью. Все время путешествовать тоже надоедает. Однажды я путешествовал год без долгих остановок – ни в одном месте не задерживался дольше, чем на два-три дня. Примерно через полгода таких скитаний я просыпался утром в очередной гостинице и долго вспоминал, где я теперь нахожусь. Странное чувство. Очень интенсивная жизнь. Мне казалось, что перед моими глазами мелькает калейдоскоп постоянно меняющихся картин, событий, людей. Я тогда постоянно вел дневник и все самые забавные истории и события записывал. Но долго так жить устаешь. А ты, как я понял, через два месяца вернешься в Сан-Франциско на работу?
Она отвела глаза в сторону и улыбнулась.
– Кто знает? Еще рано об этом думать.
Что это она такое говорит? Что значит, кто знает? Она прекрасно знает, что должна быть в августе на работе: стоять, как штык, у балетного станка и входить в форму. В конце августа у них начало сезона и, как обычно, на нее свалят кучу спектаклей. Ее будущее ясно как день. Теоретически. Но откуда взялось это странное, неизвестное ей раньше чувство неопределенности? Откуда это ощущение, что будущего нет? Даже самого ближайшего?
