Если бы мои старшие браться… — Она махнула рукой и засмеялась, ей представилось, как эти увальни готовят для младшей сестренки лекарство. Сентиментальная картинка! — Не стоит об этом.
Жанлен дождался! Вот теперь можно задавать вопросы в лоб.
— Расскажите о своей проблеме. — Он улыбнулся, стараясь придать лицу как можно больше открытости, радушия. — Я обещаю, что ни один человек не узнает о ней от меня, если вы сами этого не захотите. Обещаю, что не стану вмешиваться, если вы отвергнете мою помощь.
Искорка недоверия на миг вспыхнула в глазах-изумрудах, но тут же угасла. Следом за ней медленно стал уходить страх.
Жанлен знал, что теперь нельзя сдаваться, нужно идти до конца, до победы или полного поражения.
— Я обещаю, — еще раз уверенным голосом повторил он. — Просто расскажите. Это не повлечет никаких последствий. Вам станет легче.
Знаете, когда я работаю психологом? Когда у брата неприятности, он идет рассказывать о них мне. Зато когда у меня что-то не ладится, он Всегда к моим услугам. Иногда просто нужны уши. Расскажите. Я прошу об этом. Пожалуйста.
Ирен опять опустила глаза. Вот сейчас она может подняться и уйти, тогда Жанлен ее уже не увидит. Или начнет говорить. И если уж начнет, все в его руках. Пауза сделалась невыносимой, но любое неосторожное слово, любой жест — и конец. Она была на грани. Стояла на тонком канате, балансируя на кончиках пальцев.
— Я не знаю, с чего начать…
Жанлен едва не подпрыгнул на месте от радости. Судьба благоволит ему.
Дальше все произошло очень быстро. Сначала слова словно застревали у нее в горле, словно им мешала неведомая сила. Но Жанлен ловил каждый звук, кивал, поддакивал — трудно устоять перед таким слушателем и не рассказать ему всего, что давно уже просится наружу. И Ирен не устояла. Она говорила все быстрее, обрывочные шероховатые фразы вдруг стали складываться в правильные предложения. Раз почувствовав, как легко становится на душе, когда освобождаешься от груза, Ирен уже не пыталась самой себе сопротивляться. Уже давно никто вот так не слушал ее. Мать была последней, кого интересовали душевные излияния дочери. Потом на роль духовника претендовал Марк, по крайней мере делал вид, но теперь Ирен понимала, что он просто притворялся. Все познается в сравнении. Видя открытый, доброжелательный взгляд этого молодого мужчины, она невольно вспомнила глаза Марка, лукавые-лукавые, всегда что-то скрывавшие.
Ирен не заметила, как от семьи добралась до скандала и переезда в Амстердам. А потом, хоть и не собиралась жаловаться на свое теперешнее положение, не смогла удержаться и выложила все как есть. И, что странно, даже не расплакалась, хотя этого очень даже следовало ожидать.
И вот, дойдя в своем повествовании до посещения церкви, она остановилась. Замерла на полуслове. Ей вдруг вспомнилась молитва. Первая в жизни молитва в храме и… Она перевела взгляд на Жанлена. Неужели получилось, неужели Господь услышал и послал ей заступника?
По крайней мере временную помощь в лице этого человека. И впервые у нее мелькнула мысль: а может, и не временную?
Жанлен ждал продолжения. Ирен так внезапно остановилась, что даже не закончила предложения.
— А потом появились вы, — улыбнулась она.
И замолчала, снова спрятав глаза.
Жанлен кивнул, показывая, что понял. Теперь, когда освобождение произошло, можно было действовать куда смелее.
— Я предлагаю и даже настаиваю на том, чтобы вы остались в моем доме. — Лицо выражало уверенность, создавалось ощущение, будто каждое слово взвешено и обдумано. — Домой ехать сейчас не с руки. Возвращаться к этому подонку — себя не уважать. Оставайтесь. Хотя бы до того времени, как найдете работу. Я поспрашиваю у своих друзей, не нужна ли кому-нибудь секретарша или продавщица. Может, в ателье Виктора для вас найдется место. Будете принимать и разносить заказы. Денег не много, но, чтобы снять небольшую квартирку, хватит.
— И все же… — засомневалась Ирен. — Я не могу вот так исчезнуть из его жизни. И у меня там остались все вещи…
— Забудьте о вещах, — отрезал Жанлен. — Я готов сейчас же обеспечить вас всем необходимым. Оставайтесь и не думайте ни о чем.
Ирен улыбнулась. Как отказаться? Чтобы не обидеть, чтобы не выглядеть неблагодарной.
Пожалуй, надо сейчас сменить тему, а дальше видно будет.
— А что ваш брат?
Жанлена удивил этот неожиданный перескок с одного на другое.
— А что?
— Но ведь вы, кажется, собирались позвонить, узнать, добрался ли он до дома.
— Да, вы правы, собирался.
— Позвоните, и, может, мы доедем до него, я знаю пару рецептов от кашля. Очень помогает.
Мать всегда лечила нас сама — на врачей столько денег нужно…
Жанлен не понял, по какой причине беседа, шедшая в необходимом ему направлении, вдруг так поменяла свою логику. Хотя какой логики ждать от женщины? Сила их логики как раз в том, что они редко прислушиваются к голосу рассудка. Он пожал плечами и решил, что лучше не спорить. Все-таки прогулка — это неплохое начало.
— Сейчас позвоню. — Он снял трубку и набрал номер брата.
Жак ответил сразу.
— Алло.
Голос сиплый, вялый. Отлично!
— Я смотрю, — стараясь изобразить назидательное равнодушие, сказал Жанлен, — что тебе там уже хорошо.
Молчание. Явный признак правоты старшего брата. Если Жаку нечего возразить, он обычно просто не отвечает.
— Ты пил таблетки?
— Да.
— Давно?
— Я только вернулся.
— Ладно, сейчас заедем к тебе. Ничего, если вдвоем?
— А с кем? — Голос Жака оживился, выдав неподдельный интерес.
— Узнаешь.
— Буду ждать с нетерпением.
— Лечись давай, ждать он будет! До встречи.
— Пока.
Жанлену показалась странной произошедшая в нем перемена. Еще вчера беспокойство за брата, за его глупость не знало границ. Улизни Жак из дома вчера, дело бы кончилось далеко не терапией, а травматологией. Но сегодня проведать все-таки стоит и вообще почаще звонить, но вот кудахтать как курица над цыпленком… Зачем? В конце концов, ему столько же лет, сколько и мне. Но стоило подумать об этом, как где-то внутри зашевелилась мысль: младше, он младше, ты должен оберегать его.
— Что ж, едем. Надо присмотреть за ним, а то как бы чего не вышло.
Вечерний Амстердам не производил подавляющего впечатления больших городов. На улицах было много людей, но не слишком, фонари и окна горели, как и везде, но ненавязчиво, не бросались в глаза фейерверками и россыпями, как, скажем, в Париже. Древний город, словно седой старик, не желал меняться под влиянием моды и сохранил свой прежний облик. Все современное, новомодное смотрелось здесь как-то искусственно.
