– Теперь! – воскликнула она.
Оружие дружинниц с лязгом сверкнуло из ножен и одновременно с Мечом Предков вошло в поросшую пушистой зеленой травкой землю. Вукмира охнула и пошатнулась, точно поражённая в сердце стрелой, но устояла на ногах.
– Волки по лесам рыщут, кони во поле скачут, оружие в сече бряцает, а вдовы стенают! – исторглись из её груди хрипловато-зычные слова, звуком приближающегося грома прокатившись между кряжистыми стволами сосен. – Воспряньте от покоя, родительницы, зане [18] ворог зверонравный заратился [19], кровь чад ваших проливает! Канет кровь-руда в землицу, ко гневу и отмщению вопия!
Уютный, сказочный покой Тихой Рощи раскололся, будто вешний лёд, ветер крепчал, тревожно трепля складки плащей кошек и волосы дев Лалады. Ветви колыхались, как живые, и Роща огласилась протяжным, скрипучим стоном. Холодная вспышка света озарила лица сосен – с открытыми глазами.
– Выньте же мечи из земли! – приказала Вукмира.
Княгиня, охваченная трепетом, первой вытащила Меч Предков и воздела его к небу, Сёстры последовали её примеру. И тут начало твориться небывалое: сосновые лица ожили, зашевелились, искажаясь, будто бы от натуги, а из мощных, необъятных стволов начали высвобождаться с треском головы и шеи. Княгиня обернулась: Любима боязливо спрятала личико на плече Ясны, а та прикрывала ладонью затылок девочки.
– Домой! – велела Лесияра, решив, что на сегодня с дочки довольно впечатлений.
– Слушаю, государыня, – отозвалась дружинница и исчезла вместе с княжной в проходе.
Из сосен мучительно рождались деревянные фигуры высотой в два человеческих роста: вместо волос их головы ощетинились тонкими веточками с пушистой зелёной хвоей, теми же мягкими иголочками поросли и пальцы могучих сучковатых рук. Нисколько не потускневшие за века покоя внутри стволов, взметнулись вверх древние клинки, и пробуждённые прародительницы, оплетённые сетью древесных сосудов, последним усилием отделились от своих лож. Их движения сопровождались певучим скрипом, но на гибкости сочленений одеревенение не сказывалось. Покинутые сосны остались стоять с глубокими выемками в стволах, готовые в любое время принять своих жительниц обратно.
Дыхание робким ветерком затаилось в груди Лесияры, потрясённой этим величественным зрелищем. Она искала взором среди этих существ свою родительницу, княгиню Зарю; пространство колыхнулось, и перед правительницей Белых гор предстала та, чьи руки обнимали и ласкали её в детстве. Деревянный лоб охватывал мерцающим обручем узор из завитков – княжеский венец. Со слезами на глазах Лесияра протянула руку, и её щекотно коснулись хвойные кисточки на кончиках пальцев родительницы-сосны. Она тонула в родных глазах, и её сердце купалось в волнах светлой грусти и дорогих воспоминаний…
Тем временем открылось ещё несколько проходов, и вперёд выступили все княгини, которые когда-либо правили в Белых горах; среди прочих оживших сосен они выделялись ростом, царственной осанкой и светящимся узором-венцом на лбу. Лесияра увидела воочию их сказочные мечи – те самые, столетней выдержки, коей уж не добивались нынешние оружейницы. Правительницы встали в круг, и прославленные клинки устремились к середине, соприкоснувшись остриями. Лесияра в воодушевлённом порыве единения с предками протянула туда же и свой новый меч… Справа всколыхнулся проход, из которого выступила поистине богатырская фигура, вдвое превосходившая в обхвате прочих обитательниц Тихой Рощи. На её голове рос целый пучок веток, похожий на оленьи рога, а большие ступни из-за длинных отростков-корешков казались поставленными на лыжи. У неё было своё оружие, но она с долгим, взволнованным стоном потянулась к Мечу Предков, и сердце Лесияры ёкнуло догадкой: мастерица узнала творение своих рук.
– Да, досточтимая Смилина, когда-то начатый тобой клинок закончен, как ты и завещала, – осмелилась обратиться к бывшей оружейнице Лесияра. – Это оно, твоё детище, и нынче ему предстоит быть испытанным в бою!
Ей вспомнились слова хранительницы Бояны о разнице древних наречий и современного говора, и княгиня усомнилась про себя: а понимали ли предки нынешнюю речь? Однако трещинки-морщинки, улыбчиво прорезавшие одеревеневшее лицо Смилины, убедили Лесияру: прародительницы чувствовали смысл сказанного душой, для их великих умов не существовало никаких языковых преград. В голове у Лесияры словно молотом о наковальню ударили:
«Добро. Встанем же на оборону родной земли, воздадим ворогу за чад наших!»
Лесияра изумлённо поймала себя на том, что сама понимала слова Смилины так, будто знаменитую оружейницу с современниками вовсе и не разделяли века. Вероятно, таковы были свойства мыслеречи – быть понятной для всех: послание летело от души к душе в виде набора общих знаков и понятий, преобразовываясь согласно устройству языка, коим пользовался каждый из собеседников.
Княгиню словно буйным ветром подхватило: это всеведущие прародительницы, почерпнув в душах Сестёр необходимые сведения, открыли единый проход к месту сражения. Лесияру выбросило из радужной «трубы» в самую гущу битвы; дыханию стало тесно в груди от неистового натиска чудовищ, покрытых рачьими панцирями. Их клыкастые пасти изрыгали нечеловеческий вой, сросшееся с верхними конечностями оружие рубило воинов Искрена в кровавое месиво, а кошки хоть и сражались со всей возможной доблестью и отчаянием, но падали одна за другой. Над Лесиярой вздыбилось, грозя копытами, чудо-юдо с головой ящера, а его седок замахнулся на княгиню рукой-топором… Беспощадные глаза-угольки, две растянутые плоские дырки вместо носа и полведёрная пасть с частоколом острейших зубов – такую образину только в страшном похмельном сне увидишь… Жаркий яд ярости, впрыснувшись в кровь белогорской правительницы, побежал будоражащим огнём по жилам, и она с рыком рубанула сплеча… Меч Предков, заиграв алым узором, снёс чудищу череп, и слизь из перерубленной чешуйчатой шеи едва не окатила княгиню с головы до ног – она успела отпрянуть. Обезглавленное тело ящероконя завалилось на бок и забилось в судорогах, но всадник успел соскочить наземь, и детище Смилины с зимним, льдисто-звонким гулом отразило удар топора, да так, что оружие отломилось от руки воина в месте соединения со звуком треснувшей кости – «хрясь!» Второй взмах чудо-клинка – и голова болотного выползня, увенчанная гребнистым костяным шлемом, покатилась с ядовитым шипением по утоптанному и пропитанному кровью и слизью снегу.
