У них большая разница в возрасте, это, конечно, минус. Разумеется, она наврала про тридцать лет. В тридцать лет женщины смотрят на мужчин совсем по-другому. Ей не больше двадцати пяти. Скорее меньше.
Эмили вернулась за стол.
— Такой потрясающий вид! Мистер… Кларк, если вы хотели меня поразить, то вам это удалось!
— Спасибо, — уклончиво ответил он. — Но поразить я вас не хотел. Скорее порадовать и доставить удовольствие. Итак, с чего начнем?
На этом месте, спотыкаясь на слове «удовольствие», женщины обычно бросали двусмысленные реплики, чтобы проверить его намерения. Он успокаивал их, тоже в завуалированной форме: да я именно этоимею в виду. Удовольствие во всех вариантах, какие пожелаете.
Сейчас все было не так. Эта девочка врала про себя все — от первого до последнего слова, и в то же время в ее жестах и голосе была такая искренность, которой он, признаться, не видел в людях давно и начал думать, что ее уже не существует в природе.
Она попросила вина, долго гадая, какое же лучше взять: красное, потому что была голодна и хотела мяса, или белое, потому что ее соблазняли блюда из морепродуктов. Потом, окончательно рассмешив официанта, заказала и то и другое и пообещала, что сегодня непременно будет делать глупости.
Кларк был очарован. Это было как раз то что надо. И в то же время не вписывалось ни в один привычный сценарий. Ему казалось, что рядом с ней он молодеет, становится светлее и чище, а за спиной прорастают крылья, — ощущения, которых он не испытывал лет десять, а то и пятнадцать, с тех пор как сам был двадцатилетним юношей.
Эмили взахлеб рассказывала о Голливуде и канадском кинематографе (пришлось сильно напрячь память, вытащив оттуда все, что она слышала когда-то от Мишель). В конце третьего бокала она чуть было не ляпнула про режущиеся зубки маленького Дэнни, но вовремя спохватилась, что у нее нет детей и мужа. В смысле у той Мишель, которая сидит перед мистером Стайлингом, нет детей и мужа.
Ей было удивительно легко. Так же как и Кларк, она обнаружила в себе приятное чувство полета и скольжения, которое несло вперед, вдохновляя на новые сказки о Голливуде, о собственном детстве, о большой семье…
Отчасти Кларк напоминал ей отца. Не внешне, а по тому неуловимому желанию, которое возникало рядом с ним. Желанию вести себя свободно, раскованно и болтать о чем угодно, потому что тебя за все простят, потому что любят такой, какая ты есть… Потому что ты маленькая, а он большой.
Конечно, они едва знакомы и ни о какой любви не может быть и речи, одергивала она себя время от времени. Но потом фразы цеплялись одна за другую, изящные шутки и острые реплики скрещивались, словно отточенные шпаги, и Эмили понимала, что самое естественное и правильное сейчас продолжать в том же духе, потому что Кларк этого ждет.
Получалось что-то нетривиальное: оба обманывали друг друга и оба прекрасно это понимали, но остановиться никак не желали. И в этом заключалась вся прелесть игры.
— Вы просто засыпали меня цитатами! — говорила она ему хохоча. — Что вы хотите от актрисы? Вы знаете, что среди актеров очень много оригиналов. Зато нет ни одного интеллектуала!
— Замечательно. А вы знаете, что именно актерам полезно проводить такую вот разминку для ума.
— Пиршество разума и эрудиции?
— Совершенно верно. Знаете, у меня был один знакомый актер. Хотя я не снимаюсь в фильмах, но круг знакомств у меня весьма обширен. Так вот этот актер садился читать сценарий, а потом отбрасывал и говорил: «Нет, я это никогда не сыграю!» Я спрашивал почему, может его плохо обучили премудростям ремесла. Но он отвечал, что актер-то он прекрасный и все премудрости ему известны, просто он совершенно не может понять логику сюжета. Представляете?
— Вполне! — хохотала Эмили. — Вот я, когда была маленькая, рисовала картины. Это то же самое, что играть роль. Пока ты не представишь полотно — полностью, во всех подробностях и мелких деталях, ты просто не сможешь нарисовать ни кусочка.
— Вы художник?
— Нет! С чего вы взяли?
— Вы рассуждаете, как зрелый художник. Для того чтобы так говорить, недостаточно рисовать картины в детстве.
— Перестаньте. Вы приписываете мне слишком много.
— И все-таки мне кажется, что я вас видел на одной из выставок. Помните, я даже в поезде…
Эмили искусно изобразила сочувствие.
— Вы не представляете, сколько лиц иной раз приходится видеть за день! А потом они путаются, перемешиваются, выстраиваются в какие-то бессмысленные сюжеты, — она снова засмеялась, — которые я не в состоянии охватить, как ваш актер.
В общем, в конце вечера Кларку Стайлингу просто не пришло в голову пригласить Эмили к себе домой. Когда они вышли из ресторана и пошли по набережной, эта мысль, как и все остальные, ей подобные, начисто вылетела у него из головы. «Инфанта» зажгла в нем таинственное настроение: немного тревожное, зовущее и многообещающее, как мечты давно ушедшей юности. И в то же время достаточно сдержанное и целомудренное. Кларк чувствовал себя благородным рыцарем, который все сделал правильно, ни в чем не перегнул палку и теперь его главная задача — не нарушить это возвышенное настроение, не разочаровать прекрасную даму.
А может, вино вытворяет с ним такие штуки? Странный сегодня вечер.
Эмили остановилась и взяла его за рукав. Видимо, подобная мысль посетила и ее тоже.
— Сознайтесь! Я вас очень прошу.
— В чем? — искренне изумился он.
— Ну, сознайтесь, что и в поезде, и сегодня вы что-то подсыпали в вино.
Кларк засмеялся.
— Вам тоже так показалось?
— Что значит «тоже»?
— А я хотел спросить у официанта, чем они протирают бокалы, потому что вино-то он открывал при нас, значит, в нем самом не было яду.
— Да, но какое-то оно слишком пьяное.
— И расширяющее сознание.
— И кругозор!
— И морально-этические нормы поведения.
— Да что вы? — изумилась Эмили. — А у меня до морально-этических норм не дошло. Жаль.
— Вы просто меньше выпили.
— Ну что ж… В следующий раз… Впрочем, посмотрим.
Эмили вдруг вспомнила, зачем ей вообще понадобился Стайлинг, и смутилась. С этим человеком, оказывается, так интересно, а она хотела сделать его обыкновенным любовником, орудием мести.
— Вам грустно, Мишель?
— Что? А, да. Грустно. Мне пора домой.
— Я провожу вас.
— Нет.
— Но почему?
Она замялась.
— Видите ли, я как Золушка. В двенадцать моя карета превратится в тыкву.
— Вы что-то скрываете от меня?
— Н-нет. Просто мне нужно ехать домой. Я отцу обещала. — Она окончательно смешалась от собственных слов.
