— Беспокоилась?
— Немного, — солгала она и ослабила объятие.
Он обнял ее за талию и прижал к себе покрепче.
— Ты беспокоилась.
— Тебя не было три часа.
— Ты посчитала?
— Я засекла, — согласилась она, отказываясь признаться даже себе, как хорошо оказаться снова в его объятиях. После их спора и его отлучки она боялась, что уже никогда больше не ощутит его объятий.
Сэм кивнул и медленно отпустил ее.
— Ты вся намокла, — сказал он, бросив взгляд на ее грудь, облепленную его промокшей рубашкой. — Моя рубашка никогда не выглядела лучше, чем сейчас.
Жар охватил ее. Карен почти почувствовала пар, поднимающийся от ее сырой, рубашки.
Она стащила ее с себя, ухватив за край, и смотрела, как Сэм повернулся, снимая куртку и относя ее в ванную, чтоб повесить на стойку и дать стечь воде. Вернувшись в комнату, он подошел к Карен и протянул ей белый пакет.
— Что это? — спросила она.
— Слегка помятый и уже не горячий гамбургер, — сказал он, улыбаясь победной улыбкой, которая подействовала на нее как вращение на карусели.
— Гамбургер, — повторила она, открывая пакет.
— Не такой уж хороший, — сказал он, стаскивая футболку и разыскивая сухую. — Но это все, что я мог найти в мини-маркете на заправочной станции.
— Ты купил мне гамбургер, — сказала она снова, наклонившись над пакетом и вдыхая восхитительный запах. Даже после их размолвки он помнил о ее желании, думал о ней.
Сэм засмеялся и сказал, всовывая руки в рукава футболки:
— Ты сказала это так, как какая-нибудь другая женщина сказала бы: «Ты купил мне цветы».
— Это лучше, чем цветы. — Она развернула гамбургер, откусила и стала неторопливо жевать, не обращая внимания на то, что он слегка влажный и остывший. Это был гамбургер, и этого было достаточно. — Хочешь попробовать?
— Нет, спасибо, — сказал он, стаскивая мокрые джинсы.
У Карен сердце подпрыгнуло в груди, когда она взглянула на своего промокшего героя — на его мускулистые ноги, широкую грудь, обтянутую футболкой с надписью «Five Hundred Mile Club», его открытую улыбку.
— Ты не голоден?
— Не-а. Я поел на станции, Карен кивнула.
— У них работает телевизор, — сказал Сэм, и, согласно «Новостям», похоже, шторм наконец иссякает.
— Неужели? — спросила она и уселась на край матраса. Зажав бумажный пакет в одной руке и гамбургер в другой, Карен смотрела, как Сэм приближается к ней.
— Да, — ответил он, приглаживая волосы руками. — Сегодня ночью ожидается последний удар. Завтра должно проясниться.
— Завтра, — сказала Карен, заставляя себя откусить еще от гамбургера, несмотря на то что он неожиданно приобрел вкус опилок.
— Похоже, наши маленькие каникулы почти закончились.
— Похоже. — Только почему она не испытывает радости по этому поводу?
— Я должен возвратиться на базу. — Сэм сел рядом с ней на кровать. — Мы вернемся в нормальную жизнь, и все это останется позади.
— Правильно, — сказала она, но почему-то внутри у нее стало холодно и пусто.
— Ты этого хотела? — спросил он, и его голос был глуше, чем шепот.
— Разумеется, — ответила она, но прозвучало это неубедительно, было лишено какого-либо энтузиазма.
Сэм смотрел на Карен и чувствовал, что приближается решающий момент. Ведь если Карен действительно очень хочет разорвать все связи между ними, почему бы ей не плясать от радости, услышав новость о прекращении шторма? И, оценив ее реакцию, Сэм утвердил мысленно тот план, который он составил в последний час. Он был в полном отчаянии, и идея пришла к нему как озарение, поэтому он ухватился за нее, как будто только это могло сохранить ему жизнь в бушующем океане.
Он решил, что прямолинейное наступление не тот путь, идя по которому он сумеет убедить Карен превозмочь свой страх. Вместо этого он зайдет с фланга, усыпит ее бдительность и лишит равновесия. Согласно хорошей старой поговорке «Молчал да и вымолчал», незаметная атака.
Он не знал, сработает это или нет. Он любит Карен, но, черт возьми, ему не нужна женщина, которая не в состоянии смириться с ежедневными неудобствами, связанными с тем, что ее супруг военный. Карен была достаточно сильной, он это знал. Проблема была не в ней.
Он готов был попытаться: то, что он нашел с Карен, стоило усилий. Только бы суметь доказать ей это.
Она сунула недоеденный гамбургер обратно в пакет и свернула бумагу.
— Не голодна? — спросил Сэм невинно, подозревая и надеясь, что исчезновение аппетита у Карен связано с перспективой их разлуки.
— Хмм… — Она пожала плечами и встала. Да нет, пожалуй. — Она оглядела комнату от кровати до дверей. — Я полагаю, если мы уезжаем завтра, пора начинать укладываться.
Складывать вещи — явно не то, чего Сэм хотел сейчас, но он играл роль.
— Да, — сказал он и добавил, вставая:
— Может, удастся выскочить отсюда побыстрее.
Карен потянулась к шоколадным конфетам, рассыпанным на столике. Развернув яркую красную обертку, она сунула конфету в рот и стала жевать. Проглотив ее, как горькую пилюлю, она сказала:
— Извини, Сэм.
— За что? — Он втиснул руки в задние карманы джинсов, склонил голову набок и смотрел на нее выжидающе. Это продолжалось недолго.
Она взглянула на него и сказала:
— Ты знаешь, за что. За то, что я не в состоянии быть такой, какой ты хочешь. Делать то, что ты хочешь.
Он кивнул понимающе и подошел к ней. Карен неосознанно дала ему шанс, на который он втайне надеялся. Сейчас был благоприятный момент, чтобы воплотить его маленький план в действие и молиться, чтобы он сработал.
— Это нормально, Карен, — сказал он. — Я понимаю. Некоторые люди не в силах мириться с военной жизнью.
Она насторожилась, и ему пришлось спрятать довольную усмешку.
— Сила здесь ни при чем, — сказала она.
— Конечно, — согласился он вежливо, утешительно кивая ей. — Я же сказал, что понимаю.
Ее губы дрогнули, и ему показалось, что он услышал, как сцепились ее зубы. Карен могла не хотеть или быть неспособной рискнуть выйти за него замуж, но ее чертовски раздражало, что ее не обвиняют в этом.
— Но, — сказал он, поймав ее взгляд, — пока я искал для тебя гамбургер, я мог подумать.
— Замечательно.
Ее брови высоко поднялись. Он хорошо представляет ее каприз и раздражен тем, что потерпел поражение.
— Не хочешь выслушать мою блестящую идею?
— Мне сесть?
— Если ты устала — разумеется, — сказал он, указав на разворошенную постель.
— Я постою.
— Я так и думал, — пробормотал он, улыбнувшись. Он знал ее лучше, чем она знала себя. У Карен Бекетт было слишком много сил. И упрямства, и гордости. Только ее, видимо, так больно ударило, что она растерялась и забыла, что еще можно встать и идти дальше. Сейчас как раз подходящий момент, чтобы напомнить ей об этом. Потом будет слишком поздно. Для них обоих.
