Элис Маккинли - Забытые истины

И вот теперь он сидел один в опустевшей кухне и думал над только что открытой истиной. Наставник прав: желая созидать, желая союза с женщиной, Бен снова обратился к вещам пусть не столь страшным, как побои и насилие, но в сущности имеющим ту же природу. А это действительно «мы уже проходили», как корректно выразился Чжан. В тот страшный вечер отправной точкой в сознании Бена тоже была созидательная мысль. Это его жена и его семья. Не случайно он сначала бросился на Питера, словно желая ликвидировать причину разрушения. И лишь потом, когда голова уже не работала абсолютно, дошло дело до жены. Так что же? История повторяется?

Бен встал и прошелся по кухне. Спать ему теперь не хотелось совершенно, усталость как рукой сняло. Неужели все по той же проторенной дорожке? Как страшно. Он снова почувствовал отвращение к самому себе. Ведь прошло столько лет! Десять лет упорного самоконтроля. И все равно, когда дошло до реальных действий, до практики взаимоотношений, он сделал человеку больно. Сделал холодно и расчетливо, определил, куда бить, где слабое место, и нанес удар.

Стало жутко. Обхватив голову руками, Бен сильно надавил на уши, чтобы создать ощущение глухой, беспросветной тишины. Эта своеобразная блокировка внешних воздействий иногда помогала ему думать. А если еще закрыть глаза, то вообще мир словно переставал существовать. Оставалось лишь ощущение тепла и вертикального положения в пространстве. И в этот момент тяжелая рука легла на плечо. Бен открыл глаза, повернулся. Перед ним стоял Чжан, легким кивком, не произнося ни слова, он велел следовать за собой. И Бен, опустив руки, подчинился.

В комнате, оборудованной под спортзал, было темно. Сюда, на четырнадцатый этаж, не проникали огни улиц и вывесок. Только холодный свет луны и звезд. Через широкие распахнутые окна в комнаты глядело небо. Огромное, затянутое тучами. Бледнела луна, мутная, желтая, болезненно-туманная. Порыв ледяного ветра налетел на Бена, словно тысячи мелких иголочек вонзились в кожу.

Чжан стал в стойку, исходное положение для тэгук-сам-джан.

– Прости, я оставил тебя одного. Я был не прав, и мы будем учиться вместе.

И снова, как одиннадцать лет назад, Бен почувствовал, что не одинок. Он встал позади учителя. И через минуту стремительные незамысловатые движения, которые в Корее с пеленок известны каждому ребенку, наполнили комнаты. Изменчивые, как само пламя, стремительные, как порывы огненного поветрия пожара, страшные и таящие в себе стихию разрушения. И каждый раз к концу бесконечно повторяемого комплекса упражнений расходившееся тело нужно было смирить, обуздать, заставить себе подчиняться. И Бен как никогда остро почувствовал свое внутреннее пламя. Оно стремилось излиться, всякий раз находя выражение в точности ударов. Каждый из них, обращенный против человека, мог отнять жизнь. И злоба внутри ярилась, бесилась, не находя жертвы. Ладони рассекали пустоту пространства, удары и приемы словно поглощались воздухом. Бен чувствовал, как огонь горит, как он жжет изнутри, и распалял его еще больше. Чтобы познать природу собственной ярости, чтобы подчинить себе ее энергию и обратить во благо. Он изучал ее в каждом порыве, в каждом движении, как изучают врага. Все кругом слилось в этой непримиримой борьбе человека со своим страшным «я». Бен уже не видел ни зала, ни Чжана, ни черного купола в распахнутых окнах. Он словно глядел в самого себя, перед его глазами мерцал костер, живой, хитрый, мечущий искры и не желающий быть укрощенным. Эта бестия менялась с невероятной скоростью, то обращаясь в шакала со зловеще горящими глазами, то оборачиваясь орлом, падающим с небес на землю. А еще Бен знал, чувствовал, что где-то рядом идет такая же борьба. Учитель был с ним, и иногда он словно видел через тонкую грань собственного сознания, как чуть поодаль горит чужой костер и Чжан, весь покрытый капельками пота, стремительно налетает на него, уворачивается, избегая обжигающих вспышек. Эта пляска страсти и воли, противостоящих друг другу, завораживала, вселяла надежду. Ведь если ты познал своего врага, то сможешь и справиться с ним.

Наконец Бен почувствовал, что его собственное пламя становится предсказуемым. Глядя на него, он уже знал, куда в следующее мгновение метнется огненный язык, он уже видел, как ярость съеживается, готовясь к новому нападению. И укрощать ее стало легче. С каждым движением пламя выглядело все более безобидным. И вот оно обернулось крохотной свечой. Огонек ее мерцал ровно, спокойно, разливая вокруг слабый свет. И Бен открыл глаза.

Стоял вечер. Все такой же темный, но небо… Небо было звездным. Луна, большая белая луна, сияла на его склоне лукавым глазом. И Бен понял, что прошли минимум сутки.

Чжан сидел на полу, скрестив ноги, и смотрел на него. Смотрел с улыбкой.

– Ты устал, иди спать.

И только тут Бен почувствовал, что действительно устал. Смертельно устал от этой схватки с невидимым противником. Обновленное тело, избавленное от гнета разрушительных страстей, словно переродилось. В нем больше не было ненависти, злобы, в нем царила гармония ровного горения свечи.

Бен сделал шаг вперед по направлению к двери, но его повело в сторону. Чжан успел подхватить ученика.

– Ты привыкнешь, – улыбнулся он. – Ты привыкнешь управлять своим телом.

Бен не совсем понял, что тренер имеет в виду, и удивленно посмотрел на него.

– Я помогу тебе расслабиться.

– Но… но почему?.. – Бен испытывал странное онемение, руки и ноги отказывались двигаться.

– Тебе так сложно идти не от того, что ты устал, – пояснил Чжан. – Просто раньше ярость управляла твоими движениями ничуть не меньше разума. А теперь ее не стало. Можно считать, половина привычных нервных связей исчезла. Но ты научишься. И это прекрасно. Поверь мне… это прекрасно – осознавать, что отныне ни одно твое действие не несет в мир разрушения.

Делия уже около часа наблюдала за этими маленькими прохвостами. Нет, они неспроста стоят здесь и не детские игры у них на уме. Тот, что постарше, так и стрелял глазами по дамским сумочкам. Это был расчетливый взгляд воришки, который, впрочем, еще не научился толком скрывать своих намерений. Но он уже анализировал, соизмерял расстояние, оценивал прохожих на предмет опасности. По напряженно-бегающим движениям детских глаз можно было прочитать все гнусные мыслишки и коварненькие планы, зреющие в этой курчавой головенке. Дети очень правильно выбрали место для воплощения в жизнь своих намерений. Перекресток, дома стоят друг от друга далеко, и между ними проходят переулки, в которых очень легко запутать незнающего человека. Больше того, достаточно скрыться за углом и уже практически невозможно определить, куда воришка побежал дальше. Одним словом, мальчишки вышли на дело не в первый раз.