Дороти взяла конверт.
— Спасибо. — Она опустила руку в небольшой нагрудный кармашек короткого джинсового платья и извлекла оттуда чек. — А это вам. Оплата за работу.
Лицо Вильяма потемнело.
— Мне не нужны ваши деньги.
— Это не мои деньги, а ваши, — с достоинством ответила Дороти. — Вы заработали их.
— Дороти, прошу вас… Все, чем я успел вам помочь, сделано от души и не ради наживы. — Щеки Вильяма слегка покраснели.
— Дженнингсы никогда не жили подачками, — спокойно, но твердо ответила Дороти и протянула чек.
Не на шутку разозлившись, Вильям взял его и разорвал на мелкие кусочки.
— Тедди — мой племянник! — горячо произнес он. — Я и так слишком долгое время не делал для него абсолютно ничего, потому что не знал о его существовании. Считайте отремонтированные сараи моим для него подарком.
Он сел в машину, но, прежде чем закрыть дверь и уехать, добавил:
— И советую вам рассказать мальчику правду о Лео.
— Тед еще слишком мал и ничего не поймет, — ответила Дороти с болью в голосе.
— Поймет, вот увидите, — мягко, но уверенно сказал Вильям. — Лжи дети никому не прощают.
Сняв номер в отеле в западной части Кардиффа, недалеко от парка и старинного замка, Вильям позвонил в автомастерскую и спросил, не готова ли его машина. Ему ответили, что на ее ремонт потребуется еще несколько дней. Итак, уехать домой сегодня или завтра у него не было возможности.
Опечаленный, он выглянул в окно. Если бы ему довелось остановиться в этом отеле при других обстоятельствах, его непременно посетила бы идея осмотреть кардиффский замок. Стены этой малиново-синей постройки, выполненной в псевдосредневековом стиле и украшенной обилием золота, были возведены еще римлянами. Впоследствии замок неоднократно переходил от одного владельца к другому и менял свой облик.
Сейчас же все мысли Вильяма крутились вокруг Дороти Дженнингс, а до кардиффских достопримечательностей ему не было дела.
Поболтавшись из угла в угол, он решил позвонить Филиппу и сообщить, что завтра явится в лабораторию. Все равно ему требовалось чем-то себя занять, и было любопытно точно установить, чья в нем течет кровь — Симмонсонов или Гринуэев. Хотя в глубине души он знал ответ на этот вопрос.
Филипп беседовал с ним на удивление любезно, а в конце разговора вообще сразил наповал, пригласив на ужин. Вильям принял приглашение, хотя вплоть до самого вечера чувствовал себя от этого несколько неуютно.
В пять часов он вышел из отеля, сел в припаркованный на стоянке «ситроен» и отправился в путь. Его пригласили не в дом Джона Берри, где ему уже довелось побывать, а на более отдаленную ферму, на которой Филипп жил отдельно со своей семьей.
Это местечко полюбилось бы, наверное, каждому, кто хоть раз его посетит. Создавалось такое впечатление, что в самом здешнем воздухе разлиты мир и любовь. Белоснежный дом Филиппа и Клэр утопал в цветах и зелени и был настолько чистым и ухоженным, что походил на чудесную картинку.
На крыльце Вильяма встретили улыбающаяся хозяйка и маленькая девочка в ярко-розовом платьице с белыми рюшами.
— Познакомься, Вероника, это мистер Доусон, — сказала Клэр, поздоровавшись с гостем.
Вильям остановился у нижней ступени.
— Здравствуй, Вероника. Можешь называть меня Вилли.
Застеснявшись, девочка уткнулась в подол материнского платья.
— А я знаком с твоим другом, — сообщил Вильям. — С Тедди.
Услышав имя Тедди, Вероника резко развернулась. Ее рыжие кудряшки весело подпрыгнули.
— Мы с Тедди длужим! — объявила она, просияв.
Вильям рассмеялся.
— Уверен, что Тед хороший друг! — Он перевел взгляд на Клэр. — Спасибо за приглашение, миссис Симмонс.
— Мы рады вашему приезду, — добродушно ответила жена Филиппа. — Только называйте меня, пожалуйста, просто Клэр.
— Договорились. — Вильям кивнул.
Они прошли в дом.
— У вас потрясающе уютно! — воскликнул Вильям, осмотревшись по сторонам.
Лицо женщины озарилось светом искренней радости.
— Видели бы вы этот дом, когда мы с Филиппом только въехали в него! Муж сделал здесь грандиозный ремонт. Кстати, он сейчас в овчарне. Если хотите, можете пойти к нему.
Она объяснила, как пройти к хлеву.
Шагая по выложенной гладким камнем дорожке, Вильям с любопытством рассматривал ровненькие приусадебные постройки, аккуратные клумбы и мощные высокие деревья.
Дверь, ведущая в хлев, была открыта, поэтому еще издалека Вильям услышал знакомый голос Филиппа. Только сейчас он звучал настолько нежно и ласково, что казалось, принадлежал вовсе не этому мужчине.
Зайдя в овчарню, Вильям замер от умиления: здоровяк Филипп сидел на корточках перед тонкорунной красавицей-овцой, которая вот-вот должна была принести приплод.
— Твоя жена знает, что ты бываешь таким милым не только с ней? — спросил Вильям шутливо.
Филипп повернул голову и выпрямился.
— Знает и ничего не имеет против. Эти твари любят ласку, а мы от них зависим. Они — залог нашего благополучия.
Он потрепал овцу по кучерявой голове и сделал несколько шагов навстречу Вильяму.
— Еще раз прости меня за то, что в прошлый раз встретил тебя так враждебно, — пробормотал он. — После твоего ухода мы побеседовали с братьями и решили, что готовы принять тебя, если действительно окажется, что в нас течет одна кровь.
Вильям настороженно молчал.
— Понимаешь, Эмета Симмонса мы не считаем своим отцом, — продолжил Филипп. — Нас вырастил и воспитал Джон Берри. А он постоянно твердил нам, что кровное родство далеко не главный показатель, определяющий семейные узы.
Альфред Гринуэй с этим не согласился бы, подумал Вильям с болью в сердце. С самого детства я был ему ненавистен.
— А где сейчас Эмет Симмонс? — поинтересовался он.
Филипп раздраженно махнул рукой.
— Не знаю и не желаю знать! В последний раз этот тип связывался со мной лет десять назад, когда только вышел из тюряги. Просил денег. Естественно, я ничего ему не дал и послал куда подальше.
— Только не подумайте, что и я планирую что-то от вас заполучить, — поспешно проговорил Вильям. — Единственное, что мне нужно, так это узнать, кто мои настоящие родственники.
Филипп пристально посмотрел ему в глаза.
— Это хорошо, что ты не разеваешь рот на то, что мы имеем. Наше благосостояние зарабатывается тяжелым трудом.
— Я живу и работаю в Аберистуите, — сказал Вильям. — Планирую туда вернуться через несколько дней.
Филипп сдвинул широкие брови.
— А к Дороти зачем нанимался?
