Но я моментально забыла о Дьюнн, когда ко мне в комнату ворвалась сестра Лесли:
— Слушай, Kapp, ты видела доску объявлений?
— Да, — зевнула я. — В будущем медсестры не будут ходить мимо докторских корпусов…
— Да нет, я не имею в виду весь этот вздор! Я тебе говорю о праздновании девятнадцатой годовщины основания нашей клиники.
— А! Нас всех заставят мыть и драить полы и окна, а сестра-хозяйка станет каждый день водить к нам каких-нибудь важных персон.
— Слушай, ты дашь мне закончить? Я пытаюсь сказать тебе, что образована инициативная группа для организации развлекательного шоу по этому случаю. Сегодня они собираются в комнате отдыха, чтобы обсудить план действий. Ты придешь?
Я сразу загорелась. Это звучало здорово. Мы устраивали подобное шоу на «день смеха» в клинике в Манчестере, и у нас получилось классное зрелище.
— Можешь на меня рассчитывать, — сказала я. — А парни придут?
— Да это их идея! И Иуда — один из главных заводил. Помнишь, тот сумасшедший студент, с которым вы так здорово твистовали на последних танцах? Слушай, ты и теперь должна с ним сплясать, Kapp!
— Кто, я? Перед сестрой-хозяйкой и всей клиникой? Ну уж нет!
— Держу пари, ты передумаешь! Ладно, увидимся после ужина!
Когда я пришла в комнату отдыха, там уже все бурлило. Парни выбивались из сил, выдвигая самые сумасшедшие идеи, которые немилосердно отвергались сплоченной группой сестер-старшекурсниц. Наконец старшая сиделка Уильямс, основательно поднаторевшая в организации прошлых шоу, избрала организационную группу, и страсти чуть поутихли.
Иуда радостно меня приветствовал. Его рыжие волосы и борода, казалось, встали дыбом от восхищения.
— Вот и Дженни! У нас будет сногсшибательный номер — «Танец апачей»! Как раз то, что надо, а? Ну-ка иди сюда, давай попробуем.
Не теряя времени, он подскочил, вихрем закружил меня и наконец перекинул через себя. Мне стало так смешно, что для протестов просто не хватило дыхания. И вдруг я увидела знакомую фигуру в дверях.
Это был Дэвид Коллендер.
Сконфуженная, я остановилась, смех замер у меня в горле. Я не видела его со времени нашей последней злосчастной встречи, когда я так глупо ударила его по лицу. Вероятно, во всей истории Райминстера медсестра-второкурсница ни разу еще не вела себя с хирургом подобным образом.
Он подошел к Иуде.
— Очень профессионально, — сказал он, саркастически улыбаясь.
— Стараюсь, сэр, — скромно ответил Иуда. — Может быть, вы тоже исполните у нас какой-нибудь номер? Метание ножей, например?
Доктор Коллендер скривил рот в улыбке.
— Прошу прощения, — сказал он. — Я никогда не знаю заранее, когда буду свободен.
Он повернулся к Иуде спиной и направился ко мне.
— Мои поздравления! — сказал он сухо. — Я вижу, что вы все-таки не возражаете против фамильярности, когда она исходит от студентов-медиков. Вы даже позволяете им швырять себя через голову.
Мое сердце внезапно ухнуло вниз. Значит, он не намерен был забывать тот проклятый инцидент.
— Это было в шутку, — смешалась я. — Но я прошу у вас прощения за то, что произошло тем вечером. Я ошиблась — теперь я это понимаю.
Он мрачно посмотрел на меня:
— Но я все еще теряюсь в догадках, что я такого сделал?
Я отчаянно искала нужные слова. Как я могла объяснить ему это здесь, в переполненной народом комнате? Он держался со мной так холодно, что это отталкивало и пугало меня.
Он тяжелым взглядом продолжал смотреть на меня в упор. Иуда к тому времени отошел на порядочное расстояние и не мог слышать наш разговор.
— Я все еще жду, — сказал он.
Я посмотрела на ломаный контур его прически, на резкие черты его худого лица и снова болезненно ощутила тоску по нему.
— Я не знаю. Мне показалось тогда, что вы собирались позволить себе какую-то вольность, — пробормотала я униженно.
Его взгляд потемнел.
— Вам и сейчас так кажется?
— Нет. — Я опустила голову. — Сейчас нет.
— Ну, все равно позвольте мне сказать вам еще раз, — произнес он тихо, — что это самая последняя вещь, которая была у меня на уме: и тогда, и сейчас, и когда бы то ни было. Я удивлен, что вы обо мне такого низкого мнения.
— Нет… вовсе нет… все это было ошибкой, — сказала я, до крайности смущенная.
Он промолчал, а я не смела поднять на него глаза. Мне вдруг показалось, что все вокруг нас — люди, разговоры, движение — все замерло, словно замерзло. И из всей этой кутерьмы остались только мы двое, и я своим глупым поведением воздвигла между нами стеклянную стену.
— Я надеюсь, что вы приняли мои извинения, — сказала я наконец.
— О да, я их принял.
Он вышел с тем же мрачным выражением лица. Чтобы скрыть свое горе, я притворилась, что читаю объявления на доске.
Ко мне подошел Иуда.
— Я заметил, что Коллендер читал тебе нотации. Не позволяй ему садиться себе на шею. — Он протянул мне сигарету.
— Но я же не могу не обращать на него внимание, — сказала я дрогнувшим голосом. — Как вы только ладите с ним на лекциях?
Он усмехнулся:
— Никак. Он заставляет нас чувствовать себя такими никчемными олухами, что мы всегда просим наших мамочек приехать поскорее и забрать нас отсюда.
Я не могла удержаться от смеха. Затем я сделала над собой решительное усилие и обратила свое внимание на сцену, где две медсестры с весьма ограниченными актерскими способностями неумело пытались изобразить забавный диалог.
Вдруг, к моему удивлению, к ним обратилась Эйлин Дьюнн:
— Вы должны действовать более слаженно, давать друг другу время высказаться. Вы обе слишком спешите. И если вы развернетесь лицом сюда, это будет выглядеть более эффектно.
Сестры Ситон и Маккензи смотрели на нее, словно пораженные громом.
— Ой, вы только гляньте на эти оскорбленные добродетели! О, Господи, помилуй меня! — Иуда весьма комично сделал вид, что прячется под столом от страха перед разъяренными третьекурсницами.
— Я прошу прощения! — Тон Ситон был способен заморозить кипяток. — Когда нам понадобится мнение первокурсницы, мы вам об этом скажем!
Маккензи нравоучительно добавила, что медсестры должны сначала научиться хорошо работать у себя в палате, а уж потом давать советы своим старшим коллегам.
— Вот уж метко сказано, ей-Богу! — завопил Иуда. — Я думаю, мы включим их в программу как злых сестер… но что случилось с Золушкой?
Из глаз Эйлин Дьюнн брызнули слезы, и она выскочила из комнаты. Вслед за этим разразился громкий спор о том, кто был прав, но вскоре все успокоилось само собой, инцидент был забыт, а Ситон и Маккензи вернулись к репетиции своей слабенькой сценки.
