— Что-то дела пошли невесело, да? — вздохнул Иуда. — Как насчет того, чтобы улизнуть в «Лорд Нельсон» до тех пор, пока они не закончат?
— Нет, спасибо, — сказала я. — Не сегодня.
После того, что наговорил мне Дэвид Коллендер, я была слишком расстроена, чтобы куда-то идти. Кроме того, я волновалась за Дьюнн. Меня озадачило ее поведение. Было что-то высокомерное и властное в ее тоне, когда она обратилась к Ситон и Маккензи. И тут же мне на ум пришел еще один симптом из учебника: «У пациента часто возникают ложные иллюзии, мания величия…»
Извинившись перед Иудой, я побежала наверх. Эйлин лежала на кровати и плакала в подушку.
— Эйлин, ты в порядке? — Я тронула ее за плечо. — Ты не должна обращать внимание на этих двоих.
Она подняла голову и посмотрела на меня сквозь слезы.
— А, Kapp, это ты? Да пусть они катятся к черту, мне на них наплевать.
— Да, но послушай, — сказала я. — Ты действительно немного перегнула палку!
— Я всего лишь хотела помочь, — сказала она и уставилась в потолок в упрямом отчаянии.
— Ведь ты не очень любишь свою работу, верно? — осмелилась я спросить.
Она вдруг резко села и закричала на меня:
— Если хочешь знать, я ее ненавижу, как черт знает что! А теперь убирайся и оставь меня в покое.
Задетая ее словами, я вышла в коридор. Теперь я окончательно убедилась, что у Дьюнн расстроена психика.
Огорченная ее проблемами не меньше, чем своими, я рано легла спать. Ничего лучшего мне не оставалось. Ледяной тон Дэвида Коллендера эхом отдавался у меня в голове, а сам он явился мне даже во сне, гоняясь за Иудой по операционной с острым скальпелем наготове. Я проснулась очень рано и больше не смогла уснуть.
В конце концов я встала и пошла в ванную. Возвращаясь, я заметила свет под дверью Дьюнн.
Значит, она тоже не спала… И даже более того. Я услышала, как она ходит по комнате туда и обратно, разговаривая сама с собой.
Я подошла ближе и беззастенчиво приложила ухо к ее двери. То, что я услышала, заставило меня содрогнуться. Ее речь была похожа на какую-то невнятную тарабарщину.
Холодок прошел у меня по спине. С Дьюнн нужно что-то делать, решила я. Она явно нуждалась в осмотре психиатра.
На следующее утро с обычной своей импульсивностью я решила, что пора начинать действовать.
В последнее время Шортер стала очень общительной. В это утро я как раз осталась с ней наедине. Я вынимала маски из стерилизатора, а она рядом готовила гипс.
Как обычно, она воспользовалась этим моментом, чтобы обсудить со мной одну из пациенток, поступивших к нам в палату с ларингитовой закупоркой. Доктор Маллен вынужден был безотлагательно сделать ей трахеотомию. При таких операциях в послеоперационный период очень важно правильно ухаживать за пациентом. Ни в коем случае нельзя допустить блокировки вставленной внутрь дыхательной трубки. Наиболее опасным осложнением может стать пневмония. Чтобы этого избежать, необходимо постоянно выдерживать в комнате довольно высокую температуру. Старшая сестра поместила эту пациентку в одну из отдельных палат. Теперь Шортер воспользовалась случаем, чтобы рассказать мне, что я должна делать, если вдруг останусь с пациенткой одна и возникнут какие-либо осложнения.
— Однажды я видела, как ребенок умер от того, что трахеотомическая трубка заблокировалась. Вряд ли мне удастся когда-нибудь забыть этот случай, — закончила она мрачно.
Я внутренне собралась. В жизни любой медсестры однажды наступает момент, когда она сознает лежащую на ней ответственность, и для меня такой момент наступил.
— Сегодня у Дьюнн выходной, не так ли? — начала я. — Отдых пойдет ей на пользу. Мне кажется, она какая-то странная все эти дни.
— Что вы имеете в виду?
— Ну, мне кажется… Она ведет себя как-то странно. Я подумала, что у нее, возможно, психическое расстройство…
Шортер посмотрела на меня через плечо:
— Какой учебник вы штудируете сейчас? Психиатрию, я полагаю? После таких занятий легко предположить, что люди вокруг вас не вполне нормальны… Когда я сама сдавала экзамены, то была убеждена, что у меня маниакальный невроз… Нужно быть очень осторожной в своих суждениях, иначе вы можете оказаться в незавидном положении.
— Простите, сестра, — сказала я быстро и снова сконцентрировалась на своей работе.
— На вашем месте, Kapp, я бы внимательнее следила за собственными ошибками.
Это было сказано без осуждения или язвительности, но я поняла, что разговор окончен.
Я решила не возвращаться больше к этой теме, а то Шортер, чего доброго, еще подумает, что мне самой нужно лечиться, но я твердо решила поговорить с кем-нибудь еще.
На следующее утро такая возможность представилась.
Доктор Маллен остановил меня в коридоре и предложил вступить в теннисный клуб при больнице. Я играла довольно хорошо и охотно согласилась.
По сравнению с Дэвидом Коллендером с Тони Малленом мне было легко найти общий язык.
— Доктор Маллен, могу я вас кое о чем спросить? — туманно начала я. — Если бы у вас был пациент, который разговаривает сам с собой, сочли бы вы тогда, что ему необходимо психиатрическое лечение?
Он почесал затылок:
— Вопросик на тысячу гиней! Дайте подумать…
Он улыбался, принимая мой вопрос за шутку. Я не удивилась этому — ведь никто не воспринимал меня всерьез. Весело поблескивая глазами из-за толстых роговых очков, он притворялся эксцентричным всезнайкой, щеголяя передо мной своими познаниями. Я вынуждена была стоять и беспомощно хихикать, как вдруг дверь из коридора отворилась и вошел Дэвид Коллендер. Он окинул нас быстрым острым взглядом.
— А, вот тот, кто вам нужен! — приветствовал его Тони Маллен. — У Дженни есть пациентка, которая разговаривает сама с собой. Она хочет знать, что это — паранойя или простое слабоумие? — Он засмеялся и ушел.
К моему ужасу, я заметила, что на лице Дэвида Коллендера застыло ледяное неодобрение. Он посмотрел на меня, и в углах его рта появились жесткие складки.
— Значит, вы считаете, что это удачный повод посмеяться?
Я почувствовала, что мои щеки вспыхнули.
— Нет. Я вовсе не смеялась. Я только…
— Медсестра, которая смеется над психическими заболеваниями, недостойна носить свою форму! — отрезал он.
Затем он прошел в кабинет старшей сестры, толкнув вращающуюся дверь с такой злостью, что она чуть не сбила меня с ног.
Я вернулась к себе в палату, чувствуя себя больной и опустошенной. Снова я ощутила, что мое настроение зависит от Дэвида: когда он улыбался, я была на седьмом небе от счастья, когда я впадала у него в немилость, то чувствовала себя одинокой и потерянной, словно ребенок, заблудившийся в темноте.
