— Пойду лучше возьму себе какао.
Келли дружески похлопала ее по плечу. Выражение лица Кэти смягчилось.
— Кэти, ты возьмешь с собой Дайану? — мягко спросила Келли.
— Ни за что!
— Пожалуйста…
— Вечно вы заставляете меня делать то, что мне не хочется.
— Да, потому что ты умеешь это делать!
Кэти подошла к девочке, которая по-прежнему зачарованно смотрела на елку, и взяла ее за руку.
— Дайана, пойдем выпьем какао.
Дайана послушно зашагала вслед за подругой. Морин повесила еще три игрушки и тоже ушла: пытаясь разместить украшения как можно лучше, она истощила свои и без того отнюдь не геркулесовы силы.
Сандра, которая украшала нижние ветки, присоединилась к подружкам. Минуту спустя Келли и Джон остались одни.
— Скажите честно, Келли, вы рады, что я привез сюда эту елку? — спросил Джон.
— Перестаньте делать девочкам подарки, Джон. Они привыкнут к ним, а ведь в будущем им вряд ли удастся жить на всем готовом.
Он шагнул к ней, и Келли изо всех сил попыталась не поддаться исходившему от него мужскому обаянию. Его руки легко легли ей на плечи. Но это уверенное прикосновение не успокоило, а, наоборот, растревожило ее.
— А как насчет очаровательной девушки, которая живет в этом доме? — с улыбкой спросил Джон. — Мне разрешается подарить ей что-нибудь на Рождество?
— Она тоже ничего не ждет от Рождества. И ничего не хочет.
Джон изучающе посмотрел на собеседницу: за ее отказом он усмотрел многое, в том числе и то, что Келли не желала верить в чудеса и потому отвергала и Санта-Клауса, и возможность получить изысканно упакованный рождественский подарок, и пение гимнов в рождественскую ночь. Если поверить в сказку, то потом может быть очень больно. Легко представить горе ребенка, которому сказали, что Санта-Клаус не сможет сбросить для него через печную трубу желанного пони.
— Келли! — Ее имя прозвучало в его устах как ласка. — Разве вы не верите в Рождество?
Стараясь не поддаться его чарам, она ответила строгим, официальным тоном:
— Конечно, я верю, что Рождество — единственный день в году, когда люди стараются отбросить в сторону свои разногласия и любить друг друга. Но только когда все другие дни станут такими же, я буду ратовать за Рождество.
— Значит, вы не верите в Санта-Клауса, в чудеса?
Она пристально посмотрела на него.
— Рождество наступит только через четыре недели.
— Тем лучше. Еще четыре недели можно ждать чуда.
Взволнованная теплотой его взгляда, Келли отвернулась и сердито пробурчала:
— Не пытайтесь убедить меня, что эти свечи и гирлянды тоже произрастали на ферме ваших родителей. По соседству с колокольчиками, что висят сейчас у парадной двери.
— Разве девочки не заслуживают рождественского праздника, независимо от того, что вы об этом думаете?
— Конечно, они заслуживают всего того, что любой ребенок считает само собой разумеющимся. Но когда эти девочки уйдут отсюда, у них не будет возможности праздновать Рождество. Лишь двое-трое, если им повезет, поступят в колледж или получат хорошую работу. Они должны знать, что смогут добиться чего-то в жизни только упорным трудом.
— Без Санта-Клауса?
— Никто никогда не будет особо заботиться об этих детях, Джон. Поэтому я старательно внушаю им, что всего хорошего в жизни им придется добиваться самостоятельно.
— Так же, как и вам?
Келли внутренне напряглась. Но если Джон и понял, что пробил брешь в ее до этого непроницаемой броне, то сделал вид, что ничего не заметил, и погладил ее по плечу успокаивающим ласковым движением.
— Да, примерно так же, — сказала она наконец.
— Вы ведь знаете: каждая девочка составляет список рождественских пожеланий.
— Если бы Санта-Клаус действительно существовал, в их чулки все равно не попало бы ничего, кроме угля.
— Неправда, они хорошие дети.
Келли немного оттаяла, но не хотела, чтобы Джон это заметил. Девочки из «Надежды» и в самом деле были хорошими детьми. По крайней мере, именно такими Келли старалась воспитать их, в этом заключался смысл ее существования. Хорошо, что Джон понял это. Но она не собиралась откровенничать с ним.
— Можете думать и так, — снизошла она. — Хотя я уверена: если бы одна из них приставила ружье к вашей голове, вы бы сказали, что ружье подходит к ее глазам.
— Это всего лишь дети, которые составляют списки рождественских пожеланий, — повторил он.
— Вам не следует беспокоиться. У нас существует определенная система поощрения: те, кто того заслуживают, получат дополнительные деньга, чтобы купить себе что-нибудь особенное. Хорошие они или нет, персонал проследит за тем, чтобы все девочки получили рождественские подарки.
— Но какие? Носки, нижнее белье, спортивный свитер?
— Мы живем не во времена Оливера Твиста. Об этих детях заботятся. О них заботится каждый, кто работает в этом доме. И попечители.
— Ну и что получат дети, о которых заботится столько народу? Новые теннисные туфли?
— Нет. А вы что, уже приценивались к ним?
Джон не мог сдержать улыбки. Золотисто-карие глаза Келли смотрели на него так же вызывающе, как глаза Кэти, но этот взгляд не мог его обмануть.
— Девочки хотят иметь магнитофоны, электрогитары и лыжи, — сказал Джон. — Кэти бредит уроками верховой езды. Морин мечтает проколоть уши и получить от Санта-Клауса красивые сережки. Дайана спит и видит среди своих сокровищ голубой свитер из ангорской шерсти, коньки и пупса в коляске. Она уверяет, что все это было у ее сестры.
— Дайана говорила с вами о своей сестре?
— Только что.
— Ее сестра умерла, и Дайане до сих пор снятся кошмары.
Он не спросил, что произошло с Дайаной — этим златоволосым призраком с постоянно отсутствующим взглядом. Джон знал, что в стенах приюта на прошлое воспитанниц наложено табу. Но была, однако, и другая причина, почему он действительно не хотел интересоваться биографией этих девочек, хотя иногда угадывал ее по их глазам, читал в их тоскующих наболевших сердцах. Их боль стала его болью, слишком щемящей и глубокой, чтобы ее исследовать. Он предпочитал устранять эту боль. Джон полюбил всех обитательниц «Надежды» и теперь подвергался опасности влюбиться в его директора.
— Я могу дать им то, что они хотят, — сказал он. — Это не так уж много, Келли. Мои братья и я всегда откладывали деньги на помощь нуждающимся. Разрешите нам поиграть в Санта-Клауса, нам этого очень хочется. Чарли мог бы…
— Вы слишком сентиментальны. Вы знаете это?
— Я большой сильный мужчина без сердца.
— Вы — сама сердечность.
Джон предпочел сменить предмет разговора.
