Рабочий день подошел к концу. Оливия надела плащ, повязала косынкой свои великолепные волосы, закрыла дверь и отнесла ключ в комнату швейцара. Выйдя на улицу, она постояла немного, вдыхая прохладный вечерний воздух, и пошла к автобусной остановке.
Дорога в госпиталь и обратно была утомительной, автобусы в это время дня были переполнены. Оливия, стиснутая между полной матроной с сумкой, из которой выпирали острые углы каких-то предметов, и сопящим низеньким и тощим мужчиной, погрузилась в мечты о более приятной жизни.
Пора бы надеть что-нибудь новенькое, выходя на свидание с Родни. Неплохо бы получить от кого-нибудь наследство или отыскать клад в садике перед домом ее бабушки. А вдруг ее пригласят поужинать в один из лучших отелей, в «Савой» например, и она, одетая соответствующим образом, насладится изысканной пищей и будет всю ночь танцевать. С внезапным удивлением Оливия обнаружила, что в качестве партнера она представляет себе не Родни, а мужчину, спросившего, почему она поет на работе. Так не годится, решила она и нахмурилась так свирепо, что тощий мужчина отпрянул от нее.
Улица, на которой стоял дом ее бабушки, вполне подходила под старинное определение «приличная». Крохотные садики перед фасадами домов все на одно лицо: кусты лавра, полоска травы и две ступеньки у парадной двери, за которой находилась вторая, поменьше, ведущая в жилые помещения. Все окна занавешены, и, не считая формальных приветствий и прощаний, никто друг с другом не общался.
Оливия ненавидела это место. Весь первый год жизни здесь она строила планы, как бы покинуть его, но мать считала своим долгом остаться с бабушкой, если уж та предложила им кров, а Оливия считала для себя невозможным покинуть мать, хотя и подозревала, что и матери здесь не нравится.
Она вытащила ключ, отперла дверь, вошла в маленький холл, повесила верхнюю одежду на старомодную дубовую вешалку и прошла в гостиную. Мать встретила ее улыбкой.
— Здравствуй, дорогая. Много было работы?
Оливия поцеловала ее в щеку.
— Все замечательно, — приветливо сказала она и подошла поздороваться с бабушкой. Миссис Фицгиббон сидела, выпрямив спину, в кресле красного дерева времен Регентства с обитым кожей сиденьем и деревянными ручками. Кресло отнюдь не было удобным, но старая леди унаследовала его от своей матери, которой, в свою очередь, оно досталось от какой-то дальней родственницы, бывшей замужем за баронетом. Это обстоятельство, с точки зрения миссис Фицгиббон, придавало креслу весь необходимый комфорт. Она строго сказала:
— Право, Оливия, у тебя страшно растрепалась прическа, и потом, неужели нельзя обойтись без этого пластикового пакета? Когда я была девушкой…
Оливия быстро прервала ее.
— Сойдя с автобуса, я заглянула к мистеру Пателу. У него был превосходный латук. Ты же любишь салат за ужином…
Она скорчила матери комическую гримаску и прошла в свою комнату, такую маленькую, что в нее вмещались только узкая кровать, старомодный платяной шкаф и маленький комод со столь же старомодным зеркалом. Родни обещал зайти за ней около семи часов, поэтому она порылась в вещах, решая, что наденет, но, так и не решив, пошла на кухню готовить ужин. Бараньи отбивные, картофельное пюре и морковь. В углу холодильника завалялась пара помидоров и сморщенное яблоко. Оливия приготовила салат с латуком, накрыла стол в маленькой столовой возле кухни и налила бабушке шерри. Несмотря на суровый взгляд старой леди, наполнила также стакан для матери.
Выйдя опять на кухню, Оливия услышала телефонный звонок. Вероятно, это звонил Родни, чтобы предупредить, что придет пораньше, чем обещал. Она выключила газ и подошла к висящему в холле телефону. Это действительно был Родни.
— Здравствуй, Оливия.
Его слегка напыщенное приветствие прозвучало не совсем обычно, но Оливия уже давно решила не обращать внимания на такие вещи. Ее собственное «здравствуй» было приветливым.
— Если ты собираешься прийти раньше, чем договорились, я еще не буду готова.
— Собственно говоря, Оливия, я не смогу прийти, кое-что изменилось, и я буду занят.
— Как неудачно. Тогда, может быть, завтра?
Он помолчал, и она почувствовала легкую неловкость.
— Работы будет слишком много, — наконец сказал он, — может быть, мне даже придется уехать…
Оливия почувствовала прилив симпатии.
— Большой бизнес, и все должно быть шито-крыто? — спросила она. — Ну что ж, если это поможет тебе встать на ноги, я не буду тебя пилить. Ты не знаешь, когда тебе надо уезжать?
— Нет-нет, ничего еще не решено. Я позвоню тебе. Больше не могу разговаривать.
Недоумевая, но все еще приветливо, она начала:
— Не работай слишком…
Родни прервал ее, попрощавшись, и она повесила трубку с ощущением, что тут что-то не так. Просто мне показалось, подумала она и вернулась на кухню. Потом сообщила матери, что никуда не идет. Выслушав, бабушка едко заметила:
— В наше время на молодых людей полагаться нельзя. Глаза у этого Родни слишком близко посажены друг к другу.
На это было трудно возразить.
Неделя подходила к концу. Скуку дней несколько скрашивала болтовня Дебби, которая, пока Оливия делала большую часть работы и терпеливо исправляла ее ошибки, сообщала с постоянным хихиканьем о довольно фривольном поведении своих многочисленных поклонников.
— Ты должна почаще бывать на людях, — рассуждала Дебби, когда девушки пили свой утренний кофе. — И не обращай внимания на этого своего Родни, — беззаботно добавила она, — это только пойдет ему на пользу. Он должен проводить с тобой все свое свободное время. Позвони ему и скажи, что хочешь куда-нибудь пойти сегодня вечером. В «Одеоне» на Лестер-сквер идет потрясающий фильм.
— Его сейчас нет. То есть он должен был уехать куда-то по делам фирмы.
— А ты не знаешь, куда?
— Понятия не имею.
— Позвони ему на работу и спроси адрес. Он же не в разведке служит?
— Да нет, где-то на фондовой бирже.
Оливия встала и, держа в руках охапку папок, направилась к полкам. В это время открылась дверь.
Это был снова он, такой же элегантный и спокойный. Оливия, оставив папки Дебби, спросила, не может ли она чем-нибудь помочь.
— Разумеется, можете. Я опять получил историю болезни миссис Элизабет Браун, но мою пациентку зовут Элиза Браун.
Дебби ослепительно ему улыбнулась.
— О, извините, это я виновата. Вечно я ошибаюсь. Оливия все время переставляет их правильно. Тут такая скукотища!
— Да, вас можно понять. — Он взглянул на Оливию и поздоровался, назвав ее по имени. — А вы, юная леди, как вас зовут? — обратился он к Дебби.
