знаешь, как эти старики, ему надо, чтобы там кто-то жил. Ему так спокойнее.
— Старик? Разве твой дядя старый? Сколько ему лет?
— Пятьдесят. Он же двоюродный, у них с мамой большая разница в возрасте. Еще и противный такой...
— Раз противный, зачем тебе с ними общаться? — непонимающе спрашиваю я. Уж мне ли не знать, что такое родственники, от которых тошнит.
— Мама попросила. А как я ей откажу? Ну, Аля, ну Алечка, поехали со мной...
Вообще-то меня зовут Алена. Алена Плохая. Такая у меня фамилия. Конечно, когда люди ее слышат, как правило, впадают в ступор. Но ненадолго. Папа говорил, что в нашей фамилии изначально заложен успех, и теперь я не могу с ним не согласиться.
— У таких фамилий есть неоспоримое преимущество, дочка. Это пиар. С той же секунды, когда люди ее слышат. Потому что забыть ее сложно, а дальше уже твоя задача, с чем связать их воспоминания и впечатления. Наша фамилия — готовый якорь. Главное, улыбайся. И пользуйся.
Папа был абсолютно прав. Сам он смог воспользоваться преимуществами своей фамилии по полной программе — его сеть отелей росла и расширялась в геометрической прогрессии.
Он погиб на горнолыжном курорте Ла Розьер в Альпах, куда они с мамой уехали праздновать десятилетие свадьбы. Отец столкнулся на стыке синих трасс с другим лыжником. Он катался без шлема, получил серьезную травму головы и умер, не приходя в сознание. Тот лыжник был в шлеме, поэтому не пострадал.
После гибели папы мама впала в депрессию. И мне сложно ее винить, мой отец был потрясающе красивым мужчиной. Помимо лыжного спорта он увлекался серфингом и дайвингом. Женщины ходили за ним табунами, но он любил только маму.
Мне тогда было пять лет, и я тоже очень страдала по отцу. В то время у нас стал часто появляться знакомый отца Ярослав Берсенев. У него было два ресторана, и они с отцом планировали сотрудничать. Это я знала от мамы.
Она слишком быстро забыла отца и слишком быстро вышла замуж за Берсенева. Так считала бабушка, но у мамы на этот счет было свое мнение.
— Я чувствовала себе такой одинокой, дочка! А Яр окружил меня заботой и вниманием. Он никогда не сравнится с твоим отцом, но с ним мне хорошо и спокойно.
У них родились дети, у меня есть два брата. Одному двенадцать, второму десять. И они уже сейчас оба редкие говнюки, такие же, как и их отец.
Ярослав убедил маму оформить на него бизнес, как только она забеременела моим старшим братишкой. Я об этом узнала только в прошлом году, когда мама заболела ковидом и умерла от обширной пневмонии.
Я осталась с бабушкой. Мама давала нам достаточно денег — бабушка говорила, что так она пытается загладить свою вину. Наверное, так оно и было, но мне самой не хотелось жить в роскошном особняке Берсеневых.
Пока я была маленькой, Ярослав относился ко мне с пренебрежением. Зато в последнее время я начала ловить на себе его заинтересованные взгляды, и мама сама запретила мне появляться у них в доме.
Когда ее не стало, выяснилось, что мне достались лишь альбомы с фотографиями, несколько недорогих украшений, которые маме дарила еще бабушка. И гора ее вещей, многие из которых были с бирками или даже не распакованные, в фирменных пакетах.
Одежду я почти всю раздала на благотворительность, а те, что с бирками, бабушка уговорила меня оставить.
— У моей Катюши были и вкус, и стиль, — говорила она, вытирая слезы, — в вещах она разбиралась. А вот в людях разбираться так и не научилась. С такой гнидой связалась!
— Она так решила, ба, — старалась я найти матери хоть какое-то оправдание. — У них с Ярославом была хорошая семья.
Бабушка посмотрела на меня как на сумасшедшую.
— Ты что, Аленка, да он ни одной юбки не пропускал. Этой дурочке просто деваться было некуда, она же все ему отписала. Это все твой отец заработал, это твои отели, деточка. Если бы у нас были деньги на хорошего адвоката, мы бы смогли это доказать!
Но денег у нас не было, государственный адвокат быстро слился, и мы ничего доказать не смогли. Ярослав утверждал, что отели находились на грани банкротства, и ему пришлось вложить огромные деньги, чтобы удержать их на плаву, а потом и наладить бизнес.
Зато мне он достаточно прозрачно намекнул, что я могу по-прежнему получать достаточную сумму на свое содержание. При этом его взгляд был до отвращения жадный и масляный.
Он взял меня за подбородок и посмотрел в глаза.
— Ты же знаешь, что должна для этого сделать? — спросил он, второй рукой приобняв за талию. — Быть хорошей девочкой.
— Ты забыл, какая у меня фамилия, — просипела я, задыхаясь от отвращения, — я Плохая, ублюдок.
И с наслаждением засадила ему коленом в пах.
Это осталось самым приятным воспоминанием из моего опыта общения с Берсеневыми, потому что больше я не видела ни его, ни братьев.
— И зачем тебе туда ехать, Аленка? — бабушка ходит за мной по пятам, пока я собираю сумку. — я понимаю парк или пляж. А тут в чужом доме сидеть, да еще и когда хозяев нет. Нехорошо.
— Так это не чужой дом, бабушка, — отвечаю я ей, складывая купальник, полотенце и шлепанцы, — это дом Янкиного дяди.
— Вот пусть Янка туда и едет.
— Она и едет. А меня с собой зовет, чтобы не скучно было. И не собираемся мы там в доме сидеть, кто тебе такое сказал?
— А купальник тебе зачем? — не унимается бабушка.
— У дяди есть бассейн, — объясняю ей, — мы позагораем, подышим воздухом. Там сосновый бор рядом. Ну чего ты разволновалась? Все будет хорошо!
— Не надо тебе с ней ехать, детка, предчувствие у меня нехорошее. Добром это не кончится. А ты знаешь, если я что-то чувствую, то не просто так.
Я обнимаю бабушку, она поджимает губы, и мне становится ее жаль.
Моя бабушка не зануда и не истеричка, мы с ней живем очень дружно. Но Янка ей почему-то не зашла.
С Янкой мы вместе учимся на факультете гостинично-ресторанного бизнеса. Она живая и веселая, мне с ней легко, и почему она не нравится бабушке, для меня загадка.
Но вот
