Ведь такое в жизни случается. И никогда мужчины не бегали толпами за Мэри Энн. Девять из десяти обычно сначала замечали Камерон.
А может, лучше подождать, когда Камерон первая позвонит ей? «И может быть, вообще не стоит это обсуждать — ведь я вовсе не собираюсь встречаться с Грэхемом Корбетом!»
Но Мэри Энн было уже ясно, что ее кузина нисколько не интересует Грэхема.
Когда спустя десять минут девушка вошла в бабулину гостиную и села рядом с пожилой дамой на диван, Люсиль сказала:
— Вам только что звонили, мисс Мэри Энн.
Мэри Энн удивленно моргнула. Обычно друзья связывались с ней по мобильному телефону. Кстати, где же он? Ах да, в сумочке. Взглянув на него, она увидела, что пропустила два звонка. Переключив звонок на вибрацию, Мэри Энн убрала мобильный в сумочку.
— А кто звонил? — спросила она.
— Мужчина. Представился как Джонатан.
Сердце Мэри Энн гулко застучало, но она усмирила всколыхнувшиеся надежды. Он, наверное, хочет договориться о встрече втроем, чтобы она завязала задушевную дружбу с его невестой. Она не стала больше ничего спрашивать у Люсиль о звонке Джонатана, но не потому, что ей было все равно. Просто она находилась в бабушкином доме, а бабушка сочтет такое любопытство неприличным. Сама бабуля ни в малейшей степени не заинтересовалась фактом, что ее внучке звонил мужчина.
Мэри Энн рассеянно отвечала на бабулины вопросы о том, как был принят ее очередной очерк. Зачем же все-таки звонил Джонатан? Разумеется, ради свидания втроем.
Ну а если нет?
Что, если он начинает испытывать к ней влечение?
«Только не внушай себе пустых надежд, Мэри Энн!»
— Что ты сказала? — переспросила Мэри Энн, очнувшись от задумчивости. Бабуля говорила что-то про бридж.
— Придется завтра отменить игру, — сказала бабушка. — Я им сказала, что переносим на субботу.
В субботу…
— Я не могу, бабуля. У меня новая передача на радио. Часовая программа.
— Как интересно! — воскликнула старая дама, явно не разделяя внучкиных опасений, что любовь ее отца к скандальной славе проявится в последующих поколениях.
Мэри Энн, впрочем, тоже не особенно этого опасалась. Просто ее передергивало, когда Грэхема Корбета называли в прессе «самым завидным холостяком» или «предметом обожания наших слушательниц». Она никак не могла понять, почему люди так рвутся к известности. К богатству — что ж, это хотя бы вполне понятно. Но к известности?
Вот Джонатан — он не рвется ни к славе, ни к богатству. Но что, если он расторгнет помолвку с Анджи? Что, если поймет, что на самом деле любит ее, Мэри Энн?..
«Конечно, ничего подобного никогда не случится».
Удалившись в свою комнату, чтобы немного освежиться перед ужином, Мэри Энн опять задумалась о Джонатане. Камерон сказала ей однажды, что человек влюбляется оттого — в особенности если влюбленность сродни навязчивой идее, — что стремится вобрать в себя некие качества, присущие возлюбленному, некоторые аспекты его жизни. Мэри Энн всегда видела в этом смысл своей любви к Джонатану, ведь она так восхищалась его работой в качестве военного спецкора. Ей нравилось представлять, будто это она сама устремляется в горячие точки, переносит лишения, преодолевает многие трудности, чтобы взять интервью у невинно пострадавших. За прошедшие годы она нашла нечто похожее в Аппалачах. Работа на радио дала ей такую возможность — встретиться с матерью-одиночкой, работавшей в Уол-Март, с людьми из Мад-Фок, страдающими от нехватки питьевой воды. Ее очерки позволяли ей находить красоту в несовершенствах, неповторимое — в будничном.
Может быть, она уже вобрала в себя эту сторону жизни Джонатана? Почему же ее чувство не затухает?
Она включила автоответчик.
«Привет, Мэри Энн, это Джонатан. У меня к тебе дело. Перезвони мне».
Дело? Похоже, это имеет отношение к радио.
«Мэри Энн, это Камерон. Ты не забыла, что на выходные у нас назначен поход? Надеюсь, что нет».
Центр помощи женщинам Камерон! Мэри Энн действительно забыла про поход! Она сумеет выбраться с ними, только если успеет вернуться вовремя к началу передачи Грэхема.
Мэри Энн перезвонила Камерон, но кузина не отвечала, и Мэри Энн оставила ей сообщение о своем участии в радиопередаче.
Теперь Джонатан.
— Привет, Мэри Энн, я рад, что ты позвонила. Я думаю, ты станешь второй звездой нашего радио.
Второй — это после Грэхема Корбета? Прежде она не слышала, чтобы Джонатан говорил такие глупости.
— Шутка, — впрочем, тут же поправился он. — Неуклюжая шутка. Прошу прощения.
Мэри Энн так и не поняла, что в этом высказывании могло быть забавного.
— Да, я тут уже составляю план программы в связи с ноябрьскими выборами. Думаю, что, пожалуй, мы с тобой будем вместе их освещать.
— Как, и я тоже?
— Ты умеешь создать в эфире интеллектуальную атмосферу.
«Неужели? А я и не подозревала».
Он, кажется, почувствовал ее колебания.
— Ты — прекрасная журналистка. Твои очерки завоевывают популярность. Ты сейчас представляешь собой женский вариант… скажем, сочетаешь в себе Ноама Хомски и Дэвида Седариса.
Мэри Энн едва не расхохоталась. В любом случае освещать в прямом эфире выборы ей будет полезно как журналистке, в профессиональном плане.
— Я согласна, — сказала она.
— И отлично. Давай завтра встретимся. Ты утром свободна? Или нет, лучше поужинаем вместе. Я угощаю, — добавил он.
Но он по-прежнему помолвлен. Мэри Энн никак не могла понять природу своих сомнений. Ведь когда она покупала приворотное зелье, украсть жениха у Анджи казалось ей делом естественным. Правда, она нисколько не верила, что зелье сработает.
— Хорошо. — И она повесила телефонную трубку со смешанным чувством радости и вины. Джонатан вдруг стал очень внимательным, и ее это вдохновляло. Но он сделал предложение Анджи Уокман. Он собирается жениться на Анджи.
«А это значит, что для него я всего лишь друг».
Правда ли это? За ужином они будут говорить исключительно о работе?
Мэри Энн услышала, как Люсиль ведет бабулю к лифту, чтобы спуститься вниз к ужину. Бабуля не каждый раз спускалась вниз, но сегодня она явно чувствует себя неплохо. В руке Мэри Энн задрожал мобильный. Грэхем Корбет? Сердце почему-то вдруг екнуло, что крайне ее удивило.
— Алло?
— Привет, Мэри Энн. Это Грэхем. Я хотел извиниться за то, что пригласил вас поужинать так нелепо, на виду, перед всеми этими людьми…
— Разве вы меня приглашали? — спросила она, заморгав, скованная каким-то непонятным оцепенением.
— А вы, значит, не поверили? — засмеялся он. Голос у него на самом деле даже очень приятный — успокаивающий, мужественный, с глубокими вибрациями, словно перебирают медные струны. Она вспомнила сцену у контейнера.
