Наверное, было бы понятно, если, начав самостоятельную жизнь, Дебора восстала бы против материнских наставлений и пустилась во все тяжкие. Но что-то всегда удерживало ее от такого шага. То ли в ее ушах все еще звучали нравоучительные наставления Хильды, то ли она инстинктивно стремилась избежать участи своей бабушки и ждала мужчину, который покорил бы не только ее тело, но и душу.
— Нам надо поговорить! — раздался чей-то голос над самым ее ухом.
От неожиданности Дебора подпрыгнула на месте. Рядом с ней стоял Ламберт. Шум водопада заглушил шаги, и поэтому она не заметила, как он подошел. Зато отчетливо было слышно биение ее собственного сердца.
— Да, действительно надо, — ответила Дебора, стараясь сохранить хотя бы внешнее спокойствие.
— Прежде всего, скажите, кто вы такая и зачем сюда приехали?
Ламберт стоял напротив солнца, светившего ему прямо в лицо, и поэтому его волосы казались золотым шлемом древнего воина. Это объявление войны, подумала Дебора.
— Я приехала, чтобы найти моего деда. Его имя — Ламберт Норман.
— Вот как? — Ламберт сжал губы. — Объясните, черт побери, что вы имеете в виду.
— Моя бабушка, которую звали Мэри Фобстер, жила в деревне Бастонь. Вы встретились с ней в последние дни войны, когда английские войска стояли в деревне. Потом ваша рота передислоцировалась, а девять месяцев спустя родилась моя мать. Ее назвали Хильдой.
— Откуда вы знаете, кто в действительности был отцом вашей матери?
— Дело в том, что бабушка вела дневник, в котором она называет ваше имя, а также название этого поселка — Будардалур. Она подробно описывает, как, лежа на сене, вы вместе смотрели на частички пыли, блестевшие в пробивавшихся сквозь щели сарая лучах солнца.
Лицо Ламберта исказилось. Видимо, что-то дрогнуло в его душе, но не так-то легко было заставить сдаться этого человека.
— Это было так давно. Почему вы столько лет ждали?
— Потому что я ничего об этом не знала. Моя мать умерла четыре месяца назад, и два месяца спустя на чердаке дома среди старых бумаг я нашла дневник Мэри, прочла его, и вот я здесь.
— Что же теперь вы от меня хотите? — с непроницаемым лицом потребовал ответа Ламберт.
— А что вы можете мне дать? — с замиранием в голосе в свою очередь спросила Дебора. Она понимала, что настал решающий момент.
— Во всяком случае, не деньги, — усмехнулся Ламберт. Вы сами видите, как мы живем.
— Мне не нужны ваши деньги, — упавшим голосом произнесла Дебора. — Единственное, на что я надеялась, так это на то, что вы признаете меня своей внучкой и, быть может, даже полюбите.
Ламберт сухо засмеялся, но было видно, что ему совсем не весело.
— Что думают об этом остальные члены вашей семьи?
— Я одна в целом свете. Мэри умерла восемнадцать лет назад. Восемь лет спустя скончался отец. Я была его единственной дочерью. Никто кроме меня сюда не явится и не объявит вас своим родственником. Конечно, если Мэри была единственной девушкой, которую вы соблазнили и бросили. — Она горько усмехнулась.
— Я не жду от вас ничего, кроме неприятностей.
Господи! Почему обыкновенные слова могут так больно ранить? — с горечью думала Дебора.
— Сегодня утром я пыталась уехать, — объяснила она.
— Попытайтесь еще раз и будьте последовательнее.
— Неужели я вам совершенно не нужна? — позабыв о гордости и протягивая к Ламберту руки, воскликнула Дебора.
— Я хочу только одного — чтобы вы уехали.
Руки Деборы безвольно упали. Не отдавая себе отчета в том, что она делает, Дебора сделала шаг в сторону Ламберта.
— Значит, вам никогда не приходило в голову, что после всего случившегося вы могли стать отцом ребенка?
— Я никогда не задумывался об этом.
Вот плата Мэри за ее любовь, за все страдания и унижения матери-одиночки, за позор, который косвенно коснулся и ее, Деборы.
— Не могу сказать, что вы мне очень симпатичны.
— Мне наплевать! Держитесь подальше от моего дома и моей жены, а в воскресенье садитесь на пароход и никогда больше сюда не возвращайтесь.
— Так вот чего вы хотите! — в гневе взорвалась Дебора. — Никакой ответственности за прошлое. Чтобы никто не смел даже напоминать вам о грехах молодости. Позвольте мне сказать вам кое-что, господин Ламберт Норман. По вашей милости я видела немало горя в своей жизни. Как только моя мать подросла, ей пришлось уехать из родной деревни, чтобы не чувствовать позора незаконнорожденной. Меня, свою дочь она воспитывала в такой строгости, что я до сих пор не могу решиться лечь в постель с мужчиной и я все еще…
— Мартин позаботится об этом, — грубо прервал ее Ламберт.
Его ничем не проймешь, с тоской и отчаянием подумала Дебора.
— Но вы мой дед! — воскликнула она. — Неужели вам это совершенно безразлично?
Похоже, ее слова наконец-то немного растопили душу Ламберта. Во всяком случае, он откровенно признался:
— Есть только один человек, который мне небезразличен, — это моя жена Рей, и я сделаю все, чтобы уберечь ее от ненужных неприятностей.
— Вы считаете, что я не понимаю этого? А вы задумывались, почему я все время лгала Мартину и Камилле, так и не рассказав им, для чего я здесь? Почему пыталась уплыть сегодняшним рейсом?
— С меня довольно, — прервал ее Ламберт. — Уезжайте и никогда здесь больше не появляйтесь.
Больно прикусив губу, чтобы не расплакаться, Дебора смотрела вслед удаляющемуся Ламберту. Нет, она не может позволить себе лить слезы. Ей еще предстоит вернуться в дом, смеяться, весело танцевать и выглядеть так, чтобы добрая Рей ничего не заподозрила.
Как только Мэри могла потерять голову от встречи с таким отвратительным человеком? Если Ламберт действительно так любит свою жену, почему же он был ей неверен?
Впрочем, какое это теперь имеет значение! Все это в прошлом, которое лучше забыть раз и навсегда. Именно этого добивается Ламберт, и, наверное, он прав.
Дебора почувствовала, что у нее начинает болеть голова. Быть может, пойти и напиться? По крайней мере, тогда у нее будет законное право жаловаться на головную боль.
Законное право! Господи, какая глупость. И вообще, что она так все переживает. В конце концов, так можно потерять то, чего ты никогда не имела. С террасы доносились звуки скрипки. Медленная меланхоличная мелодия растекалась по воздуху, а по щекам Деборы текли слезы. Она плакала тихо, без рыданий и всхлипываний. Плакала от душевной боли и одиночества. Было что-то символичное в том, что как раз в этот момент солнце село за горизонт и начало быстро темнеть. Прозвучали последние ноты скрипки, и одновременно с ними наступил полный мрак.
